Читать книгу "Между ангелом и волком - Дарья Вильке"

Первым делом надо запереть шкафчик с электричеством. Он хитроумно сплел железную проволоку, намертво связав, затворив обе дверцы, а потом подогнул кончик проволоки, втолкнув его в зазор между дверцами. Так, чтоб его и видно не было. Теперь открыть шкафчик сможет только он сам.

Когда настал вечер и мама ушла к соседке, уложив его спать, он еле-еле дотерпел по полдевятого. Ночью тихо в доме — даже пол не поскрипывает под его босыми пятками, будто дом тоже с ним заодно. Дом, который построил отец и в котором Вольфи починил столько полок и стульев, что сам уже и забыл, сколько их было. Они не выдадут его.

Главное, не зажигать на кухне свет. Да он и не нужен — Вольфи знает весь дом наизусть. Запереть дверь на задвижку. Теперь придвинуть к двери диванчик — чтоб сразу не поддалась. Пока двигаешь, вспотеешь. На диванчик, положить чугунные мамины сковородки — для весу. И уж потом припереть еще для надежности дверь шваброй — на всякий случай. В окно никто тут, конечно, не полезет — хоть и первый этаж, а высоковато от земли.

Мама пришла домой на середине, как раз там, где неустрашимый рыцарь Роланд вызвал рыцаря Оливера на битву и победил его. Вот Оливер хлопает Роланда по плечу железной перчаткой, вот тот улыбается ему широко, во весь рот — и Вольфи улыбается вместе с ним. Будто это он на его месте, будто это он благородно предлагает поверженному врагу дружбу. Будто это у него появляется лучший, самый верный друг и названый брат.

— Вольфи!

Мама бежит из его комнаты в кухню.

— Я же тебе запретила! — кричит она на весь дом. — Я сказала, ты не будешь смотреть! Ну-ка, марш в постель!

Как можно идти в постель, когда мавританский король замышляет убить Роланда? Как спать, когда седой Ганелон предает и короля Карла, и его племянника?

— Открой, слышишь? Ты ведь там. Открой! — мама уже злится. Она изо всех сил дергает дверную ручку, она наваливается на дверь всем телом. Но рыцарь Кристоф позаботился обо всем — никто не проникнет в его пещеру. Диван и швабра надежно охраняют кухонные рубежи. Подмигивает синим глазом маленький телевизор.

— Открой и тогда я тебя не накажу, — кричит она под дверь. Она старается говорить ласково, а получается, от бессилия — визгливо. Как же, не накажет. Она наказывает и даже когда ничего не натворил — а уж теперь-то точно.

— Ну ты у меня попляшешь, паразит, — она снова колотит кулаками по двери. — Только выйди, и я тебе такое покажу.

Роланд, наивный Роланд идет со своим войском прямо в ловушку, на границу империи.

А мама бежит к ящичку на стене, где все-все рычажки и предохранители, где наконец-то можно будет прекратить это безобразие — «я тебе сейчас все выключу, я сказала!»

Пошла за дядей Вильфридом.

Вольфи холодеет, вспомнив его ремень. Но он не будет больше боятся. Он станет как рыцарь — по-настоящему бесстрашным. Как Роланд, который рубится с врагами. Их больше, куда больше, чем его рыцарей, но он все равно не останавливается.

Оливер погиб в неравной битве, его совсем мертвого нашел Роланд на поле, отнес на щит, чтоб лежал он как герой, на щите. Погибли все друзья и верные рыцари Роланда, всех предал старый предатель Ганелон. Храбрый рыцарь трубит в чудесный рог Олифант — но поздно, поздно звать императора Карла и подмогу.

И Роланд падает на поле брани — самым последним.

Вольфи выпрыгнул из кухонного окна, уже когда дверь поддалась и в кухню ввалились мама с дядей Вильфридом. Выпрыгнул, чтобы оттянуть самый унизительный момент.

Шагом канатоходца

— Ты такой же как твой брат! Он тоже все делал поперек! — кричала мама.

— Вы все одинаковые!!

Дядя Вильфрид ничего не кричал. Он просто крепко зажал ноги Вольфи, он просто размахивался и со всей силы хлестал его по голой спине ремнем.

— С осени едешь в интернат для трудновоспитуемых! Я уже записала тебя! Господииисусе, я не хотела, но он сам напросился! Там из тебя выбьют всю дурь! Вот был бы отец, он тебя в чувство-то привел!

— Да не нужен мне твой отец! — орал в ответ Вольфи. Он просто не мог, не мог покорно лежать и считать удары, и чувствовать, как саднит, обжигает спину, как она превращается в большую рану. — Не нужен, поняла? Он уже умер!

А ремень все свистел, все плясал на спине, все расчерчивал ее косой линейкой.

Когда дядя Вильфрид подустал, ослабил хватку, Вольфи просто изо всех сил вывернулся и выбежал на улицу.

Он сначала бежал и все слышал за спиной мамин голос: «Ты такой же, как брат». Бежал по Кожевенному переулку, по улице Мельничной горы, бежал к Ледяному пруду и переулкам, ведущим из Городка.

А чего бежать?

Городок Ц. молчал и не понимал его. Он бы его никогда не понял.

Вольфи чувствовал, что все это неправильно. А почему — сказать не мог. Да и как сказать, если бьют всех? Даже Вальтера — не так, конечно, как его, Вольфи, но затрещин и подзатыльников тому тоже не избежать никак.

Как сказать, если для каждого в Городке мальчишка или девчонка в доме — это кто-то, кого и не спрашивают ни о чем. За кого все решают. Кто должен делать то, что скажут. А не станет — значит, хулиган и безнадежный.

Он горько думает: «Вот когда вырасту, и у меня будут дети, я никогда не буду их бить». Хотя бывают ли дети у дальнобойщиков и рыцарей? Он не знает.

Но он не поедет ни в какой интернат для трудновоспитуемых — это он знает точно. И бить себя тоже больше не позволит. Никому.

— Я пришел, — говорит Вольфи, добравшись до пустыря за кабачком Сеппа Мюллера, на котором раскинулся шатер бродячего цирка.

Директор-Канатоходец обвязал канатом каштан и яблоню и идет по кажущемуся плоским пути, а канат послушно прогибается под его ступней. Ноги без трико оказываются волосатыми, руки загорелыми и видны мускулы — рельефная икра, тугие бицепсы на напряженных руках. Тут совсем не высоко падать, поэтому тренируйся себе сколько хочешь.

Он спрыгивает и улыбается — и на правой щеке получается едва заметная ямочка.

— Ну молодец.

— Я совсем пришел, — объясняет Вольфи. — Я уеду с вами. Можно ведь? Да? Вы ж говорили.

— Говорил, — вздыхает Канатоходец. — Что же делать — можно. Только завтра вечером мы снимаемся. И работать нужно много.

— Я буду, буду работать, — взахлеб говорит Вольфи, — все, что скажете, делать буду. Я работать умею. А если я останусь, то меня упрячут в интернат для трудновоспитуемых и будут выбивать дурь. У вас есть что-нибудь лечебное? А то спина очень болит.