Читать книгу "Ведьмы танцуют в огне - Юрий Чучмай"

— Вчера-то, говорят, облаву на ведьм устроили, да не поймали никого! — слышал Готфрид и, переворачиваясь на другой бок, вяло думал: «Поймать бы вас, да выведать на дыбе, откуда вы это успели узнать…»

— О, смилуйся, Господи! Да неужто эти еретики снова посевы будут портить? У меня с утра ребёнок захворал, кашляет и слизью исходит. Может, колдовство какое?

— А где он вчера был?

— На речке купался, с Клаусом и другими мальчишками…

— Зачем ты его отпустила, дурёха? То опасно! Ведьмы, поговаривают, в праздник святой Вальбурги речки отравляют мазями или порошками колдовскими! Ты своди сына к священнику, расскажи, как всё было, да гостинцев святому отцу дать не забудь! Пусть трижды молитву над ребёнком читает, может быть исцелит…

Потом улицу начали наполнять рабочие звуки и запахи: аромат свежего хлеба из булочной неподалёку, который почти перебивал вонь помоев на улицах. Послышался мучительный в такую рань стук молотка — сосед, майстер Браун, чинил крышу.

Готфрид, недовольно замычав, попытался спрятать голову под соломенную подушку, но сон уже не хотел возвращаться. Захотелось скинуть одежду и залезть под нагретое за ночь одеяло, но, вспомнив, что рядом с ним лежит обнажённая фройляйн, он понял, что если разденется, то точно не уснёт. Поэтому он отвернулся от неё и закрыл глаза, слушая рваный ритм ударов молотка.

Ему всё-таки удалось уснуть. И он бы проспал так до вечера, но уже в полдень в дверь требовательно постучали, и Готфрид, сонный и опухший, вскочил с постели. Встряхнув головой, он накрыл дочку Шмидта одеялом, чтобы не бросалось в глаза обнажённое тело, если вдруг придут солдаты. А друзей, которые могли просто так прийти к нему в гости, у Готфрида почти не было…

Он осторожно выглянул из-за грязной занавески: на пороге, в серой рубахе и штанах, которые должны были доходить взрослому человеку до колен, но у него свисали почти до земли, переминаясь с ноги на ногу и глядя вверх, стоял мальчик. Это был молодой служка, который которого часто отправляли с сообщениями тому или иному человеку. Звали его, кажется, Михаэлем…

Готфрид приоткрыл дверь, загородив собой весь просвет, чтобы мальчишка ничего не увидел.

— Их преосвященство викарный епископ бамбергский Фридрих Фёрнер вызывает вас к себе, — выпалил посыльный, комкая в руках полы своей засаленной серой рубахи.

— Как настроение у преосвященства? — нарочито спокойно спросил Готфрид.

Мальчишка огляделся, а потом поведал заговорщицким шёпотом:

— Злы очень. Сердиться изволят…

— Понятно. Беги дальше, — кивнул Готфрид и захлопнул дверь. Мальчишка на пороге облегчённо вздохнул и исчез за углом.

— Готфрид на секунду задумался, но его оцепенение прервал скрип лестницы.

— Герр Фёрнер по твою душу посылал? — спросил Дитрих мрачно.

— Не отпевай раньше времени, — так же мрачно отозвался Готфрид и начал натягивать белые чулки, дань моде, которые он носил в городе.

Гостья девушка всё ещё спала, сладко и томно вздыхая. Господи, пожалуйста сбеги! Открой окно и исчезни навсегда!..

— Я с тобой пойду — всё же мы вчера вместе были, — бросил друг и пошёл наверх, за одеждой.

Глава 5

ДВЕ КЛЯТВЫ

Утро было солнечным, но вот к полудню небо заволокло тучами. Тяжёлые и серые, они висели над улицами, медленно проплывали над черепичными крышами и тусклыми крестами церквей. Зябкий ветер изредка поднимал с мостовой пыль и мелкий мусор. Готфрид кутался в куртку, пропахшую ароматом колдовской мази, и старался идти быстрее, чтобы не мёрзнуть. Мысли его сейчас занимал Фёрнер. Неужто викарий всё же узнал что-то про дочку Шмидта? Или он всего лишь хочет дать подчинённым новые поручения? Нет, ещё рано — палачи ещё не успели ничего узнать от двоих заключённых. Или дело всё-таки в девушке? Он слишком хорошо представлял себе, что может сделать герр Фёрнер. И только холодный ветерок не давал Готфриду углубиться в эти тяжкие терзания.

— Брось ты к чертям собачьим эту ведьму! — не унимался тем временем Дитрих. И Готфрид знал, что он не уймётся, пока не добьётся своего. — Она тебя околдовала, вот ты и влюбился без ума. Она даже не красивая ни капли: тощая как палка и рыжая, как адское пламя! Да ещё ворожит, поди, бесов в дом вызовет! Ну и пусть бы её там в жертву принесли, тебе-то что? Мало девок в Труденхаусе сидит? Тюремщик вино по-прежнему любит, так что не понимаю я тебя, Гога…

— Ты ведь тоже рыжий, — заметил Готфрид.

— Да, но у меня красивая, благородная рыжина! — возразил Дитрих. — А у ведьм она такая… ну, как у этой твоей. Я как посмотрел, сразу понял — ведьма!

— Её же хотели убить. Ну какая она ведьма? — сказал Готфрид.

— А может её не убить хотели?

— А что? Ты видел нож и чашу? Думаешь, собирались устроить ритуальную дефлорацию?

У Дитриха аж глаза загорелись от злого восторга.

— Ритуальную — что? — спросил он, еле сдерживая возбуждение. От улыбки его, казалось, сейчас треснет лицо.

— Дефлорацию. Это лишение девственности так называется. По-латыни.

— О, дьявол! — Дитрих расхохотался на всю улицу. — Ритуальная дефлорация! Ты где такое слово вычитал?

— От Фёрнера слышал, да в какой-то книге, кажется, упоминалось…

— Ритуальная дефлорация, — повторил Дитрих, пробуя слова на вкус. — То есть теперь ты ей устроишь ритуальную дефлорацию?

— Нет, — холодно ответил Готфрид.

— А почему нет?

Готфрид слушал молча, быстро шагая по каменным мостовым жемчужины Франконии. А Дитрих продолжал увещевать друга:

— Как пить дать, дьявольщиной дом заразит! Появятся у тебя там призраки и упыри, будут кровь пить из тебя ночами. Ты чахнуть будешь, а она молодеть! Такое часто бывает, мне бабка в детстве рассказывала! Ты и так уже бледный, как мрамор. Бросай её, сдай герру Фёрнеру или просто в лес отпусти, а то сгубит она тебя, ей богу сгубит!

На дорогу перед ними, кружась и танцуя, упал летучий листок, каких множество валялось по городу. Оттиск, сделанный с помощью клише, изображал пламя костра, в котором корчилась нагая женщина. Лицо её, искривлённое в гротескной агонии, выглядело скорее нелепо, чем устрашающе, и всё же гравюра давала понять, какая кара постигнет всех тех, кто занимается колдовством или погряз в иной ереси. Внизу же красовалась надпись: «Всем жёнам и девам в предостережение и назидание».

— Вот! — мгновенно вскричал Дитрих, указывая на листок. — Это божье предостережение!

Готфрид наступил на бумагу и молча пошёл дальше.

— Тьфу, Господи помилуй! — Дитрих плюнул на гравюру и последовал за ним.

— Мы же приказ нарушили, — сказал Готфрид, чтобы перевести тему.

— Да, чувствую, нам сейчас достанется.