Читать книгу "Боевая машина любви - Александр Зорич"

– Назад дороги нет. Отец с меня шкуру снимет, – признался Есмар.

Эгину было жаль ребенка, чье детство по всеобщему недосмотру облачилось в столь причудливые одежды. Но что он сам мог сделать для него?

– На первое время я устроюсь в Пиннарине в какую-нибудь лавку, учеником. Я умею считать. И писать. Накоплю денег и поеду в Ит.

– Как хочешь, – до поры до времени Эгин не хотел вводить мальчика в курс своих дел.

Эгин не смог припомнить, в который раз он пускается в путь по морю. Может быть в двадцатый, а может и в двадцать пятый.

Все морские путешествия были похожи одно на другое. Скука, качка, блохи. Соленая еда, тухлая вода.

И все морские бури были похожи одна на другую. И та буря, которая начиналась за бортом, пока Эгин и Есмар перекидывались репликами, уставившись в низкий потолок каюты, тоже была похожа на начало других бурь, в которые попадал Эгин раньше.

И на тысячи тысяч бурь, в которые Эгин никогда не попадал.

2

К полудню качка ощутимо усилилась.

С откидного столика на дощатый пол каюты шлепнулась и разбилась вдребезги тяжелая керамическая чашка, в которой Эгин приносил Есмару завтрак – гречневую крупу с подливкой из проваренной солонины.

Одежда, в которой Эгин рассчитывал щеголять в столице, шлепнулась на живот Есмару со своего гвоздя. Есмар уселся на сундуке и в тревоге воззрился на Эгина. Лицо его было необычайно бледным.

Он не хотел выставиться перед Эгином ни слабаком, ни трусом, поэтому делал вид, что не боится. Что там, в море, ничего такого не происходит. Просто ветер – и все.

С палубы слышались гортанные выкрики матросни, трехэтажные матерные конферансы капитана и трепыханье парусов.

Сочтя, что помочь матросам, борющимся со стихиями, они с Есмаром не смогут даже при огромном желании, Эгин решил, что лучшее в такой ситуации – это продолжать начатый разговор.

– …А еще в Пиннарине есть такая штука, которая называется карусель. Слышал, небось, о карусели?

– Н-нет, – проблеял Есмар, обхватывая колени руками.

– Эта карусель как медом помазана пиннаринским школярам. Она приводится в движение двадцатью четырьмя мулами, которые ходят по кругу в специальном загоне. Этого загона не видно. Он расположен под землей. Зато наверху! Там, на карусели, деревянные фигуры всяких неведомых животных. Есть кабарга Апраэдири, волк Гинсанад, есть даже сергамена… э-э… Есмар! Ты меня не слушаешь?

Есмар, конечно же, не слушал. Не успел он ответить, как его вырвало прямо на пол той самой гречневой кашей, которую час назад принес ему на завтрак Эгин.

Эгин схватил Есмара за плечи, пытаясь понять что происходит. То ли дело в качке, то ли Есмар подхватил в трюме какую-то гадкую болезнь. Уж не рыжий ли тиф, на который так богаты трюмы и, особенно, трюмы с крысами? Если бы просто несварение желудка!

Но не успел Эгин высмотреть в черных, как переспевшие вишни глазах Есмара признаков болезни или ее отсутствия, как дверь каюты настежь распахнулась.

В помещение хлынули грохот волн и йодная свежесть морских брызг, смешанная с пресной свежестью ливня.

Следует заметить, что замков на дверях кают на «Гордости Тамаев» никогда не было. Их функции выполняли пеньковые веревки, которыми связывалась дверная ручка, и специальный штырь, вбитый в дверной косяк.

Замков, кстати, не было и в Вае.

Объяснялось это вовсе не тем, что в Вае не знали такого порока, как интерес к присвоению чужого добра. Но леностью вайских жителей и тем, что настоящие любители чужого добра с легкостью управлялись со всеми видами замков, известными в провинциальном Варане.

Пеньковая веревка лопнула от удара сапожища. Сапожище принадлежал человеку, в котором Эгин отнюдь не сразу узнал капитана. Лицо его было перекошено от умственного напряжения и залеплено длинной водорослиной, одежда – мокра, а волосы – стянуты в неопрятный пучок на затылке.

– Вашу мать, гиазир Эгин! Говорил я: гнилое это дело. Думается, надо было до весны подождать! Думается, сгинем все, как есть.

– Пронесет. Мы же в виду берега!

– Толку с того берега? Думается, берег тоже раком стал, – махнул рукой капитан в сторону ливневой завесы.

Эгин почувствовал, что от капитана разит бражкой. Но сейчас это было, в сущности, не важно.

– Что значит «берег раком стал»?

– А то и значит. Думается, землетрус там.

– Вы хотите сказать, землетрясение?

– Без разницы как говорить. Думается, по-любому хреново.

– Буря?

– А то! Думается, еще немного подождем, и палубу задраим.

– Дело серьезное? – поинтересовался Эгин.

Но капитан, кажется, уже потерял интерес к этой ветви разговора. Он с интересом рассматривал лужу блевотины на полу каюты.

– Во… обрыгали судно… Да чем вы вообще тут, мать вашу, занимаетесь?

– Не ваше дело, капитан.

Но капитан как будто не слышал, а может и вправду не расслышал ответа Эгина, который на этот раз решил не играть в учтивость. Взгляд капитана упал на бледного, как гипсовая маска, Есмара.

– А это чей выблядок?

– Это Есмар, мой слуга, – ответил Эгин.

– А где этот вшивец раньше был?

– Здесь сидел. Он болеет.

– Ладно, меня это не колышет. Думается, в трюм линять надо. Шмотки свои собирайте – и вниз. Понятно?

– Понятно.

Капитан резко развернулся на каблуке и покинул каюту так же быстро, как в нее вошел. Водорослину он так и не почувствовал, а потому она осталась украшать его щетинистую физиономию.

Через открытую дверь хлестала вода. Есмар посмотрел на Эгина ошалевшими глазами. Он ожидал указаний и прочего мудрого руководства.

– Ты что, не слышал?

– Слышал, – дрожащим голосом ответил Есмар.

Визит капитана, как ни странно, привел его в себя. А может, чувство опасности на время отогнало морскую дурноту.

– Даю тебе две минуты. А то не ровен час нас просто смоет в море. Будет тебе тогда и Новый Ордос, и Ит с Пиннарином.

3

Они просидели в трюме почти сутки. Сутки между опасностью и неизвестностью.

Буквально до последнего часа оставалось столько же надежд на благоприятный исход шторма, сколько и опасений по поводу исхода неблагоприятного.

Из-за землетрясения моряки упустили шанс пристать к берегу, когда буря только начиналась, а начиналась она стремительно.

Из-за пьянства – упустили возможность вовремя задраить палубу и положить мачту, которая на таких небольших судах крепилась шарнирно специально на случай бурь и прочих морских несчастий.