Читать книгу "Штауффенберг. Герой операции "Валькирия" - Жан Луи Тьерио"

Это было достойным поступком. Он понимал, что слабое здоровье могло помешать его службе. Но у него хватило воли пойти до конца в своем решении. Его не страшили трудности, испытания, бессонные ночи, привалы под дождем. Дух должен был укрепить тело. В первые годы службы он часто страдал гастритом. В 1931 году ему даже поставили диагноз «плеврит» легких, что вынудило его на несколько недель уехать лечиться в Бад Кольберг вместо столь долгожданного отпуска. Но он всякий раз преодолевал испытания.

Но проблемы со здоровьем были не самой главной темой его беспокойства. Больше всего его волновала природа режима в стране. Веймарская республика была ему глубоко отвратительна. Он ненавидел этих болтливых политиков, этих оплывших жиром гражданских лидеров, этих аферистов в жакетах, которые за золото покупали себе дворянство. Ему все это было противно. Его тяготило то, что он служил им. Его отец вел себя еще более замкнуто. После крушения империи он продолжал хранить верность дому Вюртембергов и считал служителей нового режима «проходимцами». Но Клаус был не из тех, кто выбрал внутреннее изгнание. Из уроков истории он понял, что если слишком долго оставаться на Авентинском холме, есть опасность остаться там навсегда. Моральной, чисто теоретической чистоте одиночества он предпочел схватку, не страшась при этом запачкать руки. Он служил не республике, а рейху. Политические режимы меняются, родина вечна. А когда настанут времена испытаний, ей понадобятся крепкие люди, особенно если внутренний порядок надо будет очистить от большевиков или агитаторов всех мастей.

Несмотря на несколько туманные надежды Штефана Георге на новую аристократию, в Клаусе говорила голубая кровь. Благородство обязывало. Клаус не хотел забывать то, что ношение шпаги вначале было привилегией, а уж потом стало обязанностью. История его семьи наглядно это демонстрировала. Он очень гордился тем, что был правнуком фельдмаршала фон Гнейзенау. В одном из писем к Рудольфу фон Лершенфельду он ясно излагает свою мотивацию: «Настоящее призвание аристократии […] состоит в служении государству в любой из выбранных профессий […]. Армия, естественно, является самой почетной из них». Примерно такие же слова он употреблял в 1926 году, стараясь убедить отца в правильности своего выбора. Удивляет тон письма. Он считал себя некой исторической личностью, которая «должна служить Германии в первых рядах». Он знал, что первые годы службы станут тяжелыми, что ему придется страдать от вульгарности себе подобных или командиров, что благодарности за поступок ждать не приходилось. Но он был готов «пожертвовать несколькими годами молодости на служение родине в ожидании появления человека, которому можно будет всецело доверять и который в конце концов придет». Запомним эту фразу! Будущий немецкий офицер ждал прихода мессии.

Стать офицером его заставило чувство долга. Это не было его призванием. Он частенько жаловался на эту беспокойную жизнь, которая не давала ему возможности встречаться с родственными душами. В 1929 году он написал Максу Коммерелю, своему давнему приятелю из «Тайной Германии»: «Можешь ли ты представить себе состояние духа человека, который вот уже несколько лет не может больше сочинить ни единого стихотворения, который должен постоянно что-то делать и растрачивать себя, у которого нет ни минуты на личную жизнь?» Иногда он бывал даже удивлен обоснованностью своего выбора. Можно себе представить, какие бури бушевали в его голове, если в 1928 году он открылся отцу: «Вся трудность не в том, чтобы преодолеть обстоятельства и сопротивление, она в том, чтобы найти силы продвигаться вперед, несмотря на наши сомнения, оставаясь полностью послушным самому себе». Но сомнения — это из области чувств, а поступок — проявление воли. И поэтому он сжимал зубы. К тому же, когда человек становится кавалеристом из Бамберга, он перестает принадлежать самому себе.

Кавалерист из Бамберга

В тогдашней Германии выбор полка говорил очень многое о личности человека. Когда 1 апреля 1926 года Клаус фон Штауффенберг поступил на службу в 17-й кавалерийский полк в Бамберге, это не было делом случая. Кавалерия наряду с флотом всегда считалась аристократическим видом вооруженных сил. Приверженцы плюмажа и крепкой руки, кавалеристы с некоторым пренебрежением глядели на «топтунов» из пехоты или на кропотливых математиков из артиллерии.

Среди кавалерийских полков 17-й полк был одним из самых престижных. После роспуска императорской армии и драконовского уменьшения численности рейхсвера именно этот полк стал хранителем традиций всех полков баварской кавалерии. На штандартах четырех боевых эскадронов были эмблемы расформированных частей: 1-го и 2-го кирасирских полков, рейтарского и уланского Бамбергского. Там Клаус был как дома. В свое время его дядя Бертольд фон Штауффенберг был командиром 1-го кирасирского полка. Это было местом сбора самых знатных дворян католического вероисповедания. Большинство офицеров были дворянами. Те, кто не был из благородных семейств, представляли старую служилую буржуазию, которая давно уже ассимилировалась. Все вокруг были своими. Все отмечали одни и те же праздники, посещали одни и те же дома, охотились на одну и ту же дичь. Однородность там была тем более явной, что для производства в офицерский чин требовалась рекомендация будущих собратьев по офицерским погонам. В отличие от Франции, где надо было пройти по конкурсу, в частности в Сен-Сире, куда еще с наполеоновских времен тщательно отбирали будущих военачальников, в Германии не надо было проходить отбор. Человек просто записывался в полк в качестве кадета, получив согласие старших по званию, два года обучался в училище, потом получал звание аспиранта (фенриха), затем младшего лейтенанта (лейтнанта). Корпоративный дух выигрывал при этом то, что проигрывало продвижение по социальной лестнице. Всю жизнь человек был привязан к полку, как обычно бывает привязан к своей семье. Прочность братства по оружию не следует забывать, чтобы понять путч 20 июля. Пять офицеров из 17-го Бамбергского полка приняли в нем самое активное участие. Привлекались и другие, но никто никого не выдал. В полку молчание было законом. Все проблемы решались в своем кругу. Когда же возникали непримиримые противоречия, все решал суд чести. И никакой военной юстиции, а уж тем более юстиции гражданской.

Клаус чувствовал себя хорошо в Бамберге, в этом закрытом мирке, странным образом напоминавшем кружок избранных «Тайной Германии», еще и потому, что этот городок соответствовал его мечтаниям: домики из кирпича и дерева, средневековые сооружения и дворцы в стиле барокко, лениво извивающаяся среди домов и парков река Регнитц… Настоящая почтовая открытка для любителя средневековой мифологии или романтических ощущений. Подпертый четырьмя массивными башнями, императорский собор хранил знаменитую статую бамбергского рыцаря, ставшего с конца XIX века одним из символов германской добродетели. Сидящий на коне с выпрямленной спиной, этот коронованный вождь в длинном плаще, элегантно откинутом на одно плечо, с лицом архангела, с устремленным вдаль взглядом, казалось, ожидал возрождения Германии. Штефан Георге посвятил ему одно из стихотворений сборника «Седьмое кольцо», а многие немецкие историки в то время сравнивали его с Парсифалем. Молодого кадета, естественно, увлекла эта легенда. Он написал Бертольду: «Я углубляюсь в созерцание этого героя, надеясь быть достойным его». В одном из своих стихотворений, написанных в мае 1926 года, Александр тоже проводит параллель: «Твое лицо, как раньше, грозно,/Оно пылает, выражая гнев и боль,/ В нас порождая через рыцаря в короне/Надежду дальнюю по имени Король».