Читать книгу "Идеология суверенитета. От имитации к подлинности - Михаил Леонтьев"

Несметных ресурсов дешёвой рабочей силы у нас нет, а тут выясняется, что они и не нужны. А умение генерировать уникальные умения всегда (во всяком случае, до сих пор) считалось нашим национальным преимуществом. А нашу традиционную способность концентрировать капитал мы тоже вроде как сохранили, хотя бы в виде кудринской кубышки.

Теперь вспомним про кризис. То есть вся эта «Вторая промышленная революция» будет происходить на фоне вызревающей социальной катастрофы как в самых развитых и богатых, так и, соответственно, в бедных странах, обрушения действующего миропорядка, перерастания социальных конфликтов в политические и военно-политические — всего того, что президент назвал «глобальной турбулентностью».

При этом никакие ныне действующие «образцовые» экономические, политические и социальные институты уже не работают и работать не будут. Они с текущими задачами не справляются, не то что с такой перспективой. То, что, естественно, осталось за рамками исследования «МакКинзи», это как раз институты — новые модели управления государством, обществом, экономикой. Это третий, может быть, главный фактор успеха. Эта площадка совершенно пуста.

То есть — есть над чем поработать. Вот это, собственно, и есть развитие в том виде, в котором оно практически безальтернативно предлагается в современном мире. Это будущее Великой России. А отказ от него, как и неспособность к нему, означает падение в небытие. И, скорее всего, не только историческое.

Государство нужно для Победы

То особое значение, которое придаётся у нас празднованию Победы, очевидным образом не определяется «круглостью» или «полукруглостью» даты. Наверное, имеет значение, что ближайшая круглая дата будет уже в полном смысле исторической, поскольку реальных свидетелей, не говоря уже о живых победителях, можно будет пересчитать по пальцам.

Победа уходит в историю. И сейчас определяется то, как она в этой истории останется, и останется ли вообще. И будет ли вообще у нас история. То есть речь не о празднике и не о «десталинизации», хотя и об этом тоже. Речь о нашей идентичности: тот ли мы народ, который сотворил эту Победу? И, значит, способен сделать то же самое? Или совсем другой? Так, нынешние греки могут чтить подвиг трёхсот спартанцев, или монголы — канонизировать Чингисхана… Та атака на нашу Победу, на её абсолютность и её сакральность (при абсолютном же признании всей исторической правды, её сопровождающей) — это атака на нашу идентичность. Или, что гораздо хуже, попытка застолбить смену идентичности.

У нас сейчас «восстанавливают в правах» Первую мировую войну 1914–1918 годов. И это справедливо. Но несправедливо уравнивать её с Великой Отечественной. Никакая она не «Отечественная» — война со смутными и неясными целями, надрывающая народные силы ради нужд наших геополитических противников. Эта война не смогла стать отечественной, и поэтому Россия её проиграла. Даже не потерпев военного поражения.

Отечественную войну Россия проиграть не может по определению.

Есть войны господ — этакие рыцарские или бандитские разборки, что, в сущности, одно и то же. Это войны по правилам или по понятиям, где решаются конкретные вопросы.

И есть войны Народные. Которые путать с войнами господскими очень опасно. Это когда за ценой не стоят. Это вообще явление другого порядка, на которое способны не все народы и не всегда. И тем, которые не способны, судить об этом не дано. Кстати, это и нас касается. Может коснуться.

Россия формально — правопреемник СССР. С другой стороны, наше самоопределение, идентичность напрямую связаны с Победой. Не с конкретными результатами Второй мировой, которые… Да где они уже, эти результаты? В нашем генетическом коде эта война Народная и Священная. Это абсолютное сакральное столкновение добра со злом. Победа, достигнутая такой ценой, такими невероятными и невиданными усилиями, — это та война, которая, безусловно, «всё спишет». Только в этом контексте мы можем чтить, судить и прощать. Во всём, что касается памяти об этой войне. Это если мы действительно сохраним правопреемство, потому что, кроме международно-правовой формы, есть ещё право преемства. А его нам ещё предстоит заслужить.

То, что у нас называют «попыткой фальсификации истории», для многочисленных последышей нацистских коллаборационистов, по существу, — их реванш, обозначающий одно: что, в конце концов, они выиграли ту войну. В чём их, кстати, наглядно убеждает просто вид современной политической карты. Для более серьёзного заказчика это, в первую очередь, попытка навсегда исключить наш реванш, стереть генетический код, предполагающий в принципе такую возможность.

Шизофреническая и позорная кампания «десталинизации» — очень удачная картинка к мотивации либеральных генетиков. Независимо от их конкретной политической ориентации и общественного положения. Не о репрессиях речь идёт и не о цене Победы. Хотя патологическая страсть отдельных публицистов к фальсифицированному наращиванию масштабов наших потерь как в репрессиях, так и в боевых действиях, вполне показательна.

Панический страх перед Сталиным — это страх Победы, способности к Победе любой ценой. Давайте уж до конца: если цена Победы чрезмерна и непосильна, может, и не надо было Победы? Бог бы с ней, с Победой? Логически допустимая (и допускаемая в сегодняшнем российском политическом дискурсе) конструкция. И опять же, могла ли в конкретных исторических условиях эта цена быть существенно меньше? Это могло бы быть также вполне допустимым предметом содержательной дискуссии, если вынести за скобки истерику, эмоции, штампы и табу. Однако вынести их за скобки не удастся, потому что они и есть суть «дискуссии».

«22 июня» закончилось «9 мая» только потому, что всё, что можно было сделать до «22 июня», было сделано. Сознательно, последовательно и невзирая на цену. Всё, чем занималась страна последние десятилетия перед войной, — это подготовка к войне. Это был смысл её существования. Слезами, потом и кровью была построена экономика, показавшая самый мощный результат во Второй мировой. Всё то же касается внешней политики: борьба за коллективную безопасность, договоры с Францией и Чехословакией, попытки оттянуть неизбежное, не дать нас столкнуть с немцами на заведомо проигрышных условиях. И не в последнюю очередь пакт Молотова — Риббентропа есть возможность перенести будущую линию обороны далеко назад. Даже с учётом катастрофы лета 1941-го — прежде всего, с её учётом, — вот представьте себе, где бы были немцы через неделю-три, начни они наступления от старой границы?

В конечном итоге мы приходим к тому же, о чём много раз говорено: для чего вообще нужно государство? Государство нужно для Победы и больше ни для чего (речь идёт о настоящем государстве, а не о симулякре с разноцветными флажками и сданным на аутсорсинг суверенитетом). Если вам не нужна Победа, то вам и такое государство ни к чему — цена чрезмерна. Причём чрезмерной будет любая цена.

Смысл в том, что нам предложен тест на нашу способность к Победе. И если мы тест не пройдём, последствия будут соответствующие, можете не сомневаться.

«Однако», 04.09.2013

«Мягкой силы» не бывает без твердой. Как создать элиту, лояльную своей стране

Что такое «мягкая сила»?

«Мягкая сила» — не просто модная тема. Это область нашей профессиональной, да и не только, деятельности. Что само по себе, надо признать, не вполне адекватно. Поскольку у нас попытки формировать «мягкую силу» являются во многом сублимацией недоступности силы жесткой. Потому хотелось бы сформулировать несколько принципиальных моментов.