Читать книгу "Опричнина. От Ивана Грозного до Путина - Дмитрий Винтер"

Архиепископ Новгородский Геннадий чуть ранее говорил о массе безграмотных священников, о том, что едва один из десяти прихожан знает наизусть хотя бы Отче наш, признавая одновременно, что осуждаемые им «секты» вроде «жидовствующих» заставляют Церковь проделывать некоторую работу над собой и прибегать к внутренним реформам[128]. Сам Иван Грозный на Стоглавом соборе обвинял (с явной подачи нестяжателей) церковных иерархов в том, что они «в монастыри поступают не ради спасения души, а чтобы всегда бражничать» и что «архимандриты и игумены докупаются своих мест, не знают ни службы Божией, ни братства» и «прикупают себе селения», добавляя, что монахи часто «не стесняются иметь при себе мальчиков (понятно, для чего…

Костомаров, также сообщив о «мальчиках», добавляет, что были монастыри, где чернецы и черницы жили вместе). Все это напоминает состояние католической церкви накануне Реформации, высмеянное Ф. Рабле, Эразмом Роттердамским и другими гуманистами, а также протестантскими проповедниками. Неудивительно, что на Стоглавом соборе царь гневно вопрошал: «Если в монастырях все делается не по Богу, то какого добра ждать от нас, мирской чади?»[129]

Однако первый русский царь, в отличие от деда, не решился на полную секуляризацию церковно-монастырских земель, поэтому Стоглавый собор 1551 г., занимавшийся, помимо элементарного наведения порядка вроде запрета чернецам и черницам жить вместе, в том числе и имущественным вопросом, принял компромиссные решения. Так, он постановил положить предел росту церковных земель, причем впредь монастырям без особого разрешения царя запрещалось приобретать (путем ли покупки или получения в дар), а землевладельцам – опять же «без воли Государя» жертвовать Церкви земли. Кроме того, постановлено было отобрать у монастырей все земли, приобретенные ими в малолетство Ивана IV, а также беззаконно отобранные у детей боярских под предлогом погашения долгов; эти земли вернули прежним владельцам[130]. Но и такой паллиативный вариант решения проблемы изрядно напугал церковников[131].

Далее, Судебник 1550 г. кардинально пересмотрел принцип взимания платы «за бесчестье», действовавший со времен «Русской Правды». До сих пор княжескому дружиннику полагалась вдвое большая плата за «бесчестье», чем любому другому свободному человеку. Теперь размер платы определялся «доходом», за бесчестье «торговых и посадских середних» полагалась такая же плата, как и «боярскому человеку доброму», а за богатого купца («гость больший») – 50 рублей[132]. На первый взгляд тут противоречие с тем, что предлагал Пересветов: купец ценился в 10 раз дороже воина[133]. Но, во-первых, это было не совсем так: служилые за бесчестье получали не 5 рублей (столько полагалось посадским), а «согласно получаемому на службе доходу»; по крайней мере, так было в отношении детей боярских[134].

А во-вторых, это – противоречие европейское, а главное – оно не было непримиримым: за счет «ленивых богатинов» хватило бы средств на все! На примере протестантских стран видим мы, пишет А. Л. Янов, что именно благодаря секуляризации церковных земель найден был в них компромисс между разными элитами и институтами общества (между «воинниками» и «предбуржуазией». – Д. В.), позволивший им предотвратить воцарение самодержавного произвола. Но именно этого решающего компромисса между элитами как раз и старались не допустить в России иосифляне[135]. Но об этом – дальше, а пока вкратце проанализируем остальные реформы 1550-х гг.

Правительство Адашева – Сильвестра стремилось уменьшить число холопов, оно, например, запретило отдаваться в холопы «за рост» (т. е. за долги с процентами), отменило древнее правило о том, что поступавший в услужение к хозяину без «ряда» (договора) делался его холопом. Неоплатный должник после правежа отдавался кредитору «головою», но чтобы меньше было таких случаев, постановлено было давать на себя кабалу не более чем на 15 рублей. Кроме того, обо всякой «отдаче головой» «излюбленные» (выборные) судьи должны были делать особый доклад Государю.

Правительство стремилось уничтожить местничество, оно постановило, что «в полках князьям, воеводам и детям боярским ходити без мест, и в том отечеству их унижения нет». Только первый воевода Большого полка считался выше прочих. Впрочем, до конца эта реформа доведена не была: на следующий год правительство постановило, что устанавливается разница воевод между собою, «воевод государь прибирает, рассуждая отечество», то есть принимая во внимание службу их отцов. Видно, что люди с более широкими взглядами не могли сразу сладить с предрассудками, и после неудачи реформ 1550-х гг. местничество воцарилось опять во всей силе[136].

Но, возможно, самая важная реформа этого времени – это принятие статьи 98 Судебника 1550 г., которая прямо запрещала царю менять действующие законы и принимать новые без согласия «Всей земли», то есть Земского собора. А. Л. Янов сравнивает эту статью с Великой хартией вольностей в Англии (1215 г.)[137], однако здесь речь идет о большем: об ограничении монаршей власти не кучкой представителей высшей знати, но «всенародным множеством».

Внешнеполитический выбор: не «Ливония или Крым», а «национальная идея или химера»

В целом, как мы видим, в «либеральный» период правления Ивана Грозного была проделана большая работа по созданию предпосылок для перехода к современному европейскому государству. Как раз в это время, в XVI в., в ряде передовых стран Северной Европы начал формироваться такой же тип государственного устройства; в России, которая экономически относилась тогда, как мы видели, к передовым странам Европы, была несамодержавная монархия с Боярской думой и сословно-представительными учреждениями[138].

Так вот, все внешнеполитические достижения Ивана Грозного, которые у его поклонников принято записывать ему в актив, пришлись тоже на эти годы. В 1552 г. была завоевана Казань, в 1553–1557 гг. добровольно присоединились башкиры, в 1555 г. зависимость от Москвы тоже добровольно признало Сибирское ханство, в 1556 г. была взята Астрахань. Но всего этого было еще недостаточно.