Читать книгу "Кровь Люцифера - Ребекка Кантрелл"

Ее уцелевший глаз смотрел прямо на Руна. Алый блеск угас, уступив место глубокому золотисто-коричневому цвету, прежде чем этот глаз закрылся навсегда.

Перед смертью проклятие покинуло ее, как это и случалось обычно.

— Dominus vobiscum[6]— прошептал Рун.

Еще один след скверны был стерт с лица этой земли. Корца повернулся было, чтобы уйти, — и тут до его слуха вновь донеслось жалобное мяуканье.

Он остановился и обернулся, склонив голову, — и услышал негромкое биение еще одного сердца. Из тени выскользнул маленький силуэт и направился к мертвой львице.

Детеныш.

Его шерсть была белоснежной и чистой.

Рун смотрел, потрясенный. Должно быть, львица была беременна и отдала остатки своих жизненных сил, чтобы произвести на свет львенка: последняя материнская жертва. Теперь Корца понимал, почему она не отступила в тень, когда у нее была такая возможность. В предсмертные свои мгновения львица сражалась с ним, чтобы защитить своего детеныша, чтобы увести врага прочь от львенка.

Малыш обнюхивал безжизненное тело матери. Ужас объял Руна. Если львенок был рожден из ее искаженного чрева, если его питала оскверненная кровь, то он, несомненно, уже появился на свет беспощадным зверем.

Я должен уничтожить и его тоже.

Рун поднял нож, оброненный им на песок.

Львенок тыкался носом в морду матери, пытаясь заставить ее подняться. Он жалобно мяукал, точно понимал, что остался сиротой, покинутым всеми.

Подбираясь поближе, Корца настороженно изучал звереныша. Хотя тот ростом был едва ему по колено, но даже такой мелкий анафемский зверь может быть опасен. Теперь, вблизи, он заметил на белой шерсти львенка светло-серые пятна, в основном испещрявшие округлый лоб. Должно быть, детеныш родился после битвы, и значит, ему не более двенадцати недель.

Если б Рун не наткнулся на этого львенка, тот умер бы мучительной смертью под солнцем или скончался бы от голода в тени.

Будет благодеянием быстро лишить его жизни.

Рука сангвиниста сжала рукоять карамбита.

Только сейчас почуяв его присутствие, львенок поднял на него взгляд, глаза его сияли на солнце. Он неловко уселся на хвост, и стало ясно, что это самец. Вскинув голову, детеныш громко мяукнул, явно чего-то требуя от Руна.

Их глаза снова встретились.

Корца понимал, чего хочет львенок, — того же, чего жаждут все детеныши: любви и заботы.

Не почувствовав ни малейшей угрозы, Рун со вздохом опустил руку и вложил нож в пристегнутые к запястью ножны.

Потом шагнул ближе и опустился на одно колено.

— Иди сюда, малыш.

Корца поманил детеныша к себе и медленно протянул руку ему навстречу. Тот неуклюже шел к нему на растопыренных лапах, несоразмерно больших для его тела. Едва ладонь Руна коснулась теплой шерсти, из горла львенка послышалось мягкое урчание. Он боднул головой протянутую руку Руна и потерся жесткими усами о его холодную кожу.

Рун почесал горло детеныша, отчего мурлыканье стало громче.

Сангвинист поднял взгляд к палящему солнцу, мысленно отметив, что львенок, похоже, не обращает никакого внимания на яркий свет, не причиняющий ему ни малейшего вреда.

Странно.

Рун осторожно поднес львенка поближе к своему носу и внимательно принюхался: запах молока, листьев акации и обычный мускусный запах детеныша льва.

Никаких признаков порчи, свойственной анафемским зверям.

Влажные глаза смотрели на него. Их радужная оболочка была карамельно-коричневой, ее обрамлял тонкий золотистый ободок.

Самые обыкновенные глаза.

Усевшись на песок, Рун задумался над этой загадкой. Львенок вскарабкался ему на колени, и он рассеянно почесывал бархатистый подбородок здоровой рукой. Мурлыча, «котенок» положил подбородок на одно колено Руна, принюхался и лизнул ткань, пропитанную кровью, которая сочилась из раненого запястья.

— Не надо, — строго сказал Корца, отпихнул голову львенка и попытался встать.

Солнечный луч отразился от серебряной фляжки, пристегнутой к ноге Руна. Львенок напрыгнул на нее, подцепил когтем кожаный ремешок, удерживавший флягу на месте, и начал жевать.

— Довольно.

Маленький лев просто играл, как все дети. Рун оттолкнул упрямое существо и поправил фляжку — и тут осознал, что со вчерашнего дня не выпил ни глотка вина. Должно быть, это из-за слабости он так размяк, глядя на это существо. Нужно подкрепиться, прежде чем принимать решение.

Я должен действовать с позиции силы, а не исходя из сантиментов.

Придя к этому выводу, Рун отстегнул флягу, открыл ее и поднес горлышко к губам. Но не успел он сделать и глотка, как львенок привстал на задние лапы и выбил фляжку у него из рук.

Серебряный сосуд упал на песок, освященное вино выплеснулось из горлышка.

Львенок наклонился и лизнул алую лужицу — он явно испытывал жажду и готов был утолить ее любой жидкостью.

Рун застыл, скованный страхом. Если в жилах детеныша течет хоть капля оскверненной крови, святость вина испепелит несчастное создание на месте.

Он оттащил львенка прочь от фляги. Тот оглянулся на него, белоснежная мордочка была запачкана вином. Рун вытер капли тыльной стороной руки. Детеныш, похоже, был здоров и невредим. Корца присмотрелся повнимательнее. В течение краткого мгновения глазки львенка сияли чистым золотом — сангвинист готов был поклясться в этом. Львенок снова боднул головой колено Руна, а когда вновь поднял на него взгляд, глаза маленького существа вернулись к карамельно-коричневому цвету.

Рун протер собственные глаза, не зная, винить во всем обман зрения или фокусы египетского солнца.

И все же факт оставался фактом: детеныш без малейшего вреда для себя выходил на солнечный свет и лакал освященное вино, и это доказывало, что он вовсе не бласфемаре. Быть может, священный огонь пощадил львенка, ибо плод пребывал безгрешным в утробе матери. Возможно, это объясняет, почему львица выжила во время вспышки, ослабев, но сохранив достаточно сил, чтобы произвести на свет эту новую жизнь.

Если Господь пощадил это невинное существо, то как я могу покинуть его теперь?

Приняв это решение, Рун укутал львенка в свою куртку и направился обратно в лагерь. Сангвинистам было запрещено держать беспощадных зверей, но ни один указ не препятствовал им заводить обычных питомцев. И все же, шагая через пустыню и слыша, как мурлычет львенок, прижимаясь к его груди, Рун ясно осознавал одно.

Это существо не было обычным.

Глава 4