Читать книгу "Инамората - Джозеф Ганьеми"

Трудно поверить, что столь серьезные увечья могли быть вызваны чем-то менее значительным, чем автомобильная авария. Впрочем, Маклафлин уже давно был не в лучшей форме: если бы не артрит, может, все бы и обошлось. Теперь же профессору предстояло двенадцать недель провести в инвалидном кресле, после чего перейти на костыли, а затем — в случае удачного исхода (если он будет неукоснительно выполнять все предписания и делать гимнастику для укрепления ослабевших мускулов) — обзавестись тростью. Но он всегда будет хромать.

— Вот так-то, — заключил Маклафлин. — Теперь я официальный инвалид.

Я не знал, что сказать, и долгое время просто молчал. Положение было хуже не придумаешь, по дороге к Маклафлину я себе такого и в самых страшных мыслях представить не мог — а уж по части всяких бед у меня воображение работает что надо. Мне страстно захотелось хоть чем-то помочь профессору, и я испытал огромное облегчение, когда он, очнувшись от своих горьких дум, попросил меня дать ему что-нибудь выпить. Я направился к шкафу, где он хранил заветный графин, и вернулся с двойным виски. Маклафлин выпил, скорчил гримасу и снова погрузился в свои мрачные мысли. Я кашлянул в кулак, чтобы предупредить, что собираюсь откланяться.

— Пожалуй, придется позвонить остальным членам комитета и сообщить, что с Филадельфией ничего не выйдет.

— Что это вы удумали, Финч? — выпалил Маклафлин. — Я столько сил потратил на то, чтобы убедить эту особу, Кроули, устроить сеанс. Мы не можем ничего отменять!

— Я хотел сказать: отложить, — поправился я. — Она производит впечатление вполне здравомыслящей женщины. Уверен, что как только она узнает причину, то согласится подождать до тех пор, когда вы вновь сможете путешествовать.

Маклафлин хмуро посмотрел на меня.

— Даже если она согласиться подождать, «Сайентифик американ» ждать не станет.

— Но почему?

— Они и так уже недовольны, что конкурс затянулся, хотя я предупреждал их с самого начала, что он может длиться годы. Но тогда они и слушать меня не хотели. Речи Фокса им были больше по душе.

— А что он им пообещал?

— Что добудет им победителя, — сказал Маклафлин, взял кочергу и резкими нервными движениями принялся размешивать угли. Искры метались, как растревоженные пчелы, и вылетали в дымоход. — Конкурс выполнил свою главную задачу: число подписчиков увеличилось и популярность журнала возросла. Теперь конкурс стал бесполезен. Хозяева Фокса спят и видят, как бы поскорее вручить их «скромное вознаграждение» — от читателей, прессы и всех последователей спиритизма. Если бы все решала редакция, они бы давно уже вручили пять тысяч долларов тому умалишенному фигляру, которого мы испытывали прошлой осенью, — как там его звали?

— Юджин Полини.

— Верно. — Маклафлин поболтал виски в стакане. — Вы понимаете теперь, как они возликовали, когда нашлась эта кандидатка. Молода, образованна, из хорошей семьи. Да к тому же не требует денег! Остановите печатные станки и звоните скорей губернатору! Мы посвятим ей целый номер! — Он залпом выпил виски, остававшийся в стакане, словно хотел залить горечь.

— Но им все же придется испытать ее, — произнес я осторожно.

— Полагаю, что они захотят обойти формальности.

— Но ведь вы этого им не позволите?

— Они меня и слушать не станут.

Я стал рассеянно расхаживать перед камином. Таксы задрали головы и следили за мной.

— А нет ли человека, которому бы вы доверяли и который мог поехать вместо вас?

— Пожалуй, что нет.

— А Гудини?

Я знал, что они друзья и вместе работали над статьями о различных способах проверки медиумов.

— Он путешествует по Европе.

Я остановился. У меня родилась неожиданная идея.

— А я?

— Вы, Финч? — брови Маклафлина удивленно взлетели вверх.

— Я мог бы нанять стенографистку вести запись сеансов и звонил бы вам каждое утро, докладывая новости.

Я говорил торопливо, понимая, что стоит мне остановиться и задуматься о моем предложении — и меня постигнет участь канатоходца, который рискнул посмотреть вниз. Невероятно, но Маклафлин серьезно отнесся к моему предложению.

— «Сайентифик американ» это не понравится…

— Нет.

— Полагаю, Фокс попытается вставить вам палки в колеса…

— Я не стану обращать на него внимания.

— С другой стороны, я не представляю, какие он сможет привести доводы, — продолжал Маклафлин. — В договоре четко сказано: каждый из нас имеет право в чрезвычайных обстоятельствах направить вместо себя своего представителя.

— Я думаю, сейчас как раз такой случай.

Маклафлин посмотрел на меня. Хотя глаза его вновь заблестели, он произнес осторожно:

— Вы сознаете, что Фокс из кожи вон станет лезть, чтобы убрать вас с дороги? — И не дожидаясь моего ответа, продолжал: — Я могу уступить вам свое место за столом во время сеанса, но я не в силах заставить других относиться к вам с уважением. Если эта Кроули хотя бы вполовину столь эффектна, как расписывает Конан Дойл, Фокс поторопится объявить ее победительницей. Если она к тому же и хороша собой, убедить в этом Флинна не составит большого труда. Помните: он должен ублажить еще и своих редакторов, которые мечтают заполучить эксклюзивное интервью с миловидной спириткой. Поэтому, если вы хотите, чтобы это испытание не закончилось прежде, чем началось, вам необходимо заручиться поддержкой Ричардсона.

Я молча выслушал эти наставления, чувствуя, как мой энтузиазм постепенно стихает. Иглы сомнений появились, как рыбешки в лужицах, остающихся при отливе. Но я не подал виду и сказал:

— Вы полагаете, Ричардсон согласится меня слушать?

— Если ваши речи будут разумны — да, — кивнул Маклафлин. — Он самый чуткий из троих. К тому же он и его жена однажды пострадали от самозваного медиума: они потеряли ребенка, который болел инфлюэнцей, кажется, дочь, поэтому, если вы предъявите ему неопровержимые доказательства, которые убедили бы его отказаться от положительного голосования, он не поддастся на уговоры других членов комитета. Но помните, что даже Ричардсон не сможет продержаться слишком долго. Вам придется быть очень изобретательным, чтобы удерживать его на своей стороне.

Я кивнул, стараясь не показать, как потрясен его откровенностью. То, что поначалу казалось благородным порывом, обернулось тяжелой ответственностью, и я уже корил себя за сумасбродство. О чем я думал? Мне почти ничего не известно о Филадельфии и того меньше о подковерных интригах. Маклафлин был прав: Фокс никогда не станет прислушиваться к моему мнению. Хорошо, если он вообще позволит мне рот открыть. Даже обладая правом голосовать от имени Маклафлина, я никогда не добьюсь его авторитета. Но у меня все равно не было иного выхода, как только отправиться вместо него в Филадельфию. Конечно, я мог бы просто-напросто пожать плечами и расписаться в собственном бессилии, но это означало бы, что я теряю единственную работу, которая позволила мне проявить мои способности, если, конечно, не брать в расчет бритье лабораторных крыс для профессора Шнайдера.