Читать книгу "Лик Сатаны - Георгий Ланской"

Она возомнила, что невероятно хрупка и нежна, старательно играла роль светской львицы, копировала манеры из сериалов, наряды — из глянцевых журналов, хотела, чтобы ее холили и лелеяли, требовала трепетных чувств и постоянного внимания. Скандалы вспыхивали из-за любой ерунды или, как сегодня, очередная дурость на пустом месте, но Светка не поленилась притащиться на другой конец города. Видите ли, не поцеловал на прощание, когда уходил на работу. То, что она дрыхла в тот момент, никакого значения не имело.

— Ты ведешь себя не по-мужски, понимаешь? — орала Светка и, закатив глаза, вставляла словечки из саквояжа femme fatale[13], но с пережатым трагизмом и потому насквозь поддельные. — Отвратительно! Невыносимо!

Вспоминая о том бедламе, который она учинила в кабинете, Никита морщился и думал: «К черту колебания! Пора бежать от этой дуры с крейсерской скоростью! Жить с ней просто невыносимо!»

Он уже понял, почему Светка стремилась быть разной: то отстраненной и жесткой, то вдруг бросалась в объятия, осыпала ласками и поцелуями. Словом, попался, как пацан, на коварную приманку для мужчин, которым не терпится постичь тайны женского разума.

«Сокрыта истина под маскою игры

(она там, верно, тихо дремлет до поры),

А изменить игру в любой момент не поздно…» —

всплыли вдруг в голове строки, явно кого-то из поэтов Серебряного века, и Никита вновь подивился своей способности извлекать из небытия кое-что из университетской программы. С ним это иногда случалось, особенно в компании редакционных барышень.

Тут он с неожиданным удовольствием вспомнил внучку покойного профессора, на глазах которой и разыгралось это позорище, — длинноногую, тонкокостную брюнетку с красивой стрижкой. Хотя многое увидеть она не успела, но слышать Светкины вопли слышала. Это Шмелев понял по взгляду, которым его одарила Саша.

Никита хмыкнул и отыскал взглядом диктофон. Странно, но он как-то выпустил из виду смерть Ковалевского. Хотя удивительного ничего нет. Спасаясь от семейного счастья, Никита умотал на трехдневный семинар по взаимодействию СМИ с властными структурами, на котором много рассуждали о свободе слова и ответственности журналистов перед обществом, о высокой нравственности и патриотизме. В итоге никакой новой и полезной информации он не почерпнул. Обычная говорильня: надо бороться, надо доказывать, мы не допустим и прочие бла-бла-бла. Но прожить три дня без Светкиных затей, с редкими звонками, во время которых требовалось убедить, что скучает, что ждет не дождется и первым же поездом мигом примчится обратно, казалось невероятно привлекательным. Смерть Ковалевского пришлась именно на то благословенное время, а к возвращению Никиты к родным пенатам если и была какая-то шумиха, то за выходные улеглась.

Интервью с Ковалевским он вообще не должен был делать — не его тема. Но в самый ответственный момент, когда Анька Гурова договорилась со стариком и даже заявила материал в номер, ее увезли с приступом аппендицита. Прямо из палаты, за четверть часа до операции, она позвонила Шмелеву и слезно попросила сходить на адресок:

— Радость моя, умоляю! Дед — противный, я его неделю уламывала, шеф добро дал, а через неделю эта статья будет нужна как рыбе зонтик.

Никита пообещал. В город приезжала делегация из Казахстана, и на этой почве было бы неплохо осветить общие вехи в истории двух стран, связанных не только Советским Союзом, но и более древними нитями. Что ж, коллегу нужно было выручать! Никита поехал к Ковалевскому, побеседовал, кивая в нужных местах с заинтересованным видом, и даже статью выдал вполне пристойную, выбросив ее из головы тотчас, как была поставлена последняя точка. Но дед погиб, а его роскошная внучка настаивала, что его убили. Дескать, из квартиры исчезли все бумаги профессора…

Бред? Или не бред? А если не бред, что же такого загадочного было в записях Федора Анатольевича Ковалевского?

Никита придвинул ноутбук и, покопавшись в папках, нашел интервью с профессором. Нацепив наушники, он нахмурился и нажал кнопку «Воспроизведение».

Глава 5

«…Вот вы, молодой человек, говорите — культурный пласт региона. А хотя бы отдаленно понимаете, откуда он взялся, этот пласт?

Не понимаете?

А я вам расскажу. И даже продемонстрирую документально, хотя, конечно, подлинников в доме не держу, но с вас и копий будет. А они, поверьте, сделаны в архивах, часто закрытых от иной публики вроде вас. Не обижайтесь, пожалуйста, но журналист по большому счету — это даже не профессия… Но ни слова об этом. Давайте о культурном пласте.

Городок наш, между прочим, расположен в весьма примечательном месте. Если позволите сравнение, я бы сказал — это распутье, перекресток. Что вы сказали? Географическая задница? Хм… Грубовато, но, пожалуй, вы правы.

По большому счету город издревле являлся перевалочным пунктом, этаким караван-сараем, сначала на пути завоевателей, затем купцов, а потом — ссыльных и переселенцев в Сибирь и на Дальний Восток. Вам ведь известно, что недалеко от города проходили одна из артерий Шелкового и отвилок Чайного путей?

Поэтому определенный набор культурных артефактов область получила поначалу от тех самых купцов, что тащили свои шелка из Китая через наши, а затем казахские степи к Каспийскому морю. Как вы понимаете, далеко не все доходили до пункта назначения. Кто-то оставался сам, кто-то из-за болезни, кто-то просто не выживал в силу разных причин. Немало товаров было разграблено по пути разбойниками, что-то распродавали сами купцы. Порой в запасниках провинциальных музеев среди кучи ветхого барахла можно обнаружить необыкновенные вещи… Мда! Необыкновенные…»

— Шмелев! — резкий голос ворвался в сознание даже сквозь наушники. — Что происходит? Где материал?

Никита отвел взгляд от экрана и с недоумением уставился на тщедушную особу, которая вдруг возникла в его кабинете. Глаза ее сквозь толстые линзы очков метали молнии и, казалось, прожигали насквозь. Ответственный секретарь! Кара небесная за лень и разгильдяйство!

— Танюшечка Матвеевна! — Никита вскочил с кресла и льстиво улыбнулся. — Я же завсегда готов! Тружусь в поте лица, аки раб на галерах! Как пчелка нектар собираю!

— Пчелка! — фыркнула ответсек. — Волчара ты, Шмелев! А вот я — негр на плантациях. Даю час! Не будет материала, я тебя четвертую, нет, на органы продам! Ты слышишь? Сама выпотрошу!

Профессор продолжал что-то бормотать в наушниках, но Никита слушал вполуха: если ответственный секретарь сама заявилась в кабинет, значит, номер горел ясным пламенем.

— Кровожадная вы женщина, Татьяна свет Матвеевна! Но вот люблю я вас, и ничего тут не поделаешь! — Он ухмыльнулся, преданно посмотрел ей в глаза. — Два часа! И материал у ваших ног!

Ответсек вздохнула, сняла очки и протерла линзы платочком.

— Шалопут! И когда уже повзрослеешь?