Читать книгу "Крот. Сага о криминале. В 3 томах. Том 3 - Виктор Мережко"

– Что значит волосатый?

– Волосы у него длинные. Как у женщины! Я вначале так и решил, что женщина. Потом пригляделся – нет, вроде мужик.

– Возраст?

– Мой?

– Нет, волосатого.

– Похоже, что молодой, только больно волосатый.

– Их двое было?

– Двое. Второго я разглядел поменьше. Вроде как невысокий, крепкий. Что-то там у них, видать, случилось, так этот второй с такой злостью тащил к машине пацаненка, что чуть все ноги ему не поотрывал.

– Одеты были во что?

– Да как все! Штаны, сорочки! Ничего особенного не заметил.

– Ваша фамилия?

– Зачем? – насторожился бомж.

– Для протокола. Вы проходите как свидетель.

– Фамилию не помню, имя не знаю, – хитро сощурился тот. – И вообще никуда и никак я не прохожу… А может, я вам соврал все, а вы и поверили!

Бомж бесцеремонно и решительно развернулся и заковылял прочь. Остановился, погрозил сухим кулачком:

– Я жить еще хочу, а вы меня с бандитами сталкиваете! Мне что вы, что они – одна шайка!

Нина Пантелеева была пьяна в стельку. Она сидела дома за красивым кухонным столом, перед нею стояла почти пустая бутылка коньяка, рука ее, когда она пыталась дотянуться до сигареты, непослушно плавала из стороны в сторону.

Зазвонил телефон, лежащий здесь же, на диванчике. Нина очнулась, схватила трубку, поднесла к уху:

– Слушаю.

– Здравствуй, – сказал Кузьма.

– Здравствуй, – с пренебрежением ответила она. – Ты хочешь сообщить мне, что никаких новостей?

– Завтра. Я уже тебе говорил – завтра.

– Если завтра, какого хрена ты мне звонишь сегодня? Ты уже перекормил меня своими завтра.

– Ты выпила?

– Идиот… – выругалась она. – Ты – идиот. Кретин… «Ты выпила?» А что я еще должна делать? Сидеть у телефона и тупо ждать звонка или от тебя, или от этих негодяев?

– Ты много выпила.

– Много! Очень много! Но не твое свинячье дело – сколько! Кто ты такой, чтоб делать мне замечания?!

– Нина…

– Что – Нина? Что ты можешь мне сказать кроме «Нина»? Что ты сделал для меня? Чем помог? Обещаниями? Пустой болтовней? Бабками? Так засунь их в задницу! У меня похитили сына! Единственного моего сына! Мое счастье, мой смысл, мою жизнь! А ты говоришь, чтобы я не продавала акции. Настаиваешь, чтоб не продавала! Потому что ты бандит! Ты ничем не отличаешься от тех, кто украл моего Никитушку! Такая же сволочь и подонок! Пошел вон, говнюк!

Она бросила трубку на диванчик, некоторое время сидела неподвижно, глядя в одну точку, затем дотянулась до бутылки, вылила остатки коньяка в фужер. Выпила сразу, залпом.

Поднялась, двинулась в глубину огромной пустой квартиры.

Сидящий в прихожей охранник приподнялся, стал следить за хозяйкой.

Она прошла в гостиную, затем свернула в детскую. Включила свет и стояла некоторое время перед фотографиями Никитки, развешанными на стенах.

Стала плакать отчаянно и горько.

Покинула, не переставая плакать, детскую. Миновала еще несколько комнат. Оказалась перед широко открытым окном. Медленно и решительно влезла на подоконник, расставила руки, и в этот момент ее перехватил охранник.

Она вырывалась, отбивалась, кусалась, царапалась, что-то кричала.

Он не отпускал ее, защищая свое лицо. Сжимал ее хрупкое тело сильными руками до тех пор, пока Нина не затихла, не успокоилась.

Охранник отнес ее в спальню. Положил на кровать и уселся рядом, не сводя с нее глаз.

На дачу Грязнова Герман приехал со своими парнями на двух машинах днем. Припарковались за углом, откуда хорошо просматривались и двор, и сам дом.

Герман и трое помощников, держа пистолеты наготове, остались сидеть в салоне. Из второй машины вышли двое парней, направились к воротам дачи.

На всякий случай нажали на кнопку звонка. Подождали – никто не выходил. Захлебывались в собственной пене и злобе соседские собаки.

Один из парней осторожно нажал на ручку калитки – она поддалась.

Быстро проникли во двор.

Герман и его группа тоже покинули машину, перебежками достигли забора дачи, легко и тренированно перемахнули через него.

Из дома никто не выходил.

Два парня метнулись к входной двери, рванули ее, влетели в дом.

– Не двигаться! Стоять!

Оглядываясь и прижимаясь к стенкам, прошли на кухню, в гостиную, еще в какую-то комнату. Пусто…

В дом через окна и запасные двери бесшумно проникли остальные бойцы, поднялись на второй этаж.

Здесь тоже никого не было. Разбросанные вещи, гитара на полу, невыключенный музыкальный центр, смятые постели.

Герман прошелся по нескольким комнатам, подцепил ногой стоптанные кроссовки, наступил на что-то хрустящее. Поднял – использованная ампула.

На одной из стен висела большая фотография длинноволосого парня с гитарой. Герман содрал ее, свернул вчетверо, сунул в карман. Распорядился:

– Трое остаются здесь, остальные со мной.

Вышли во двор. Собаки по-прежнему хрипло лаяли за забором.

Герман прошелся по двору, внимательно глядя под ноги, будто разыскивая что-то, дошел до того места, где был зарыт Жора, поковырялся в листьях носком ботинка.

Из-под листьев показалась сырая свежая земля, Герман наклонился, взял ее в руку, понюхал.

Повернулся к наблюдающим за ним парням, негромко произнес:

– Здесь труп…

Увидел человека, робко входящего во двор. Это был сосед Грязновых.

Герман направился к нему.

– Здравствуйте, – снял шляпу тот, – я сосед.

– Здравствуйте. Не знаете, где хозяева?

– Уехали. Давно уже. Утром.

– Кто здесь был?

– Сын Петра Петровича… Гриша! И с ним еще один человек. Восточный.

– Больше никого с ними не было?

– Не видел. Старые «Жигули» из ворот выехали, а кто был внутри – не видно.

– Какие «Жигули»? Номер не запомнили?

– Черные. А номер постараюсь сейчас вспомнить. По-моему, Х 357 СМ. По-моему, так.

– Все, что можете сказать?

– Наверно. Разве что вот такая деталь. Прошлую ночь невыносимо лаяли и выли собаки. Как будто по покойнику. Я спросил у Гриши, он успокоил, что все нормально… – Сосед внимательно посмотрел на Германа, поинтересовался: – А вы, простите, кто?

– Из органов, – усмехнулся тот.