Читать книгу "Софичка - Фазиль Искандер"

Вечером она впустила во двор корову и впервые за эти дни сама подоила ее. Все это время корову доила тетя Маша. Как обычно, она сначала пустила под корову теленка и, дав ему немного пососать от каждого сосца, принялась доить сама, время от времени отгоняя теленка хворостиной.

Подоив корову, она вернулась на кухню, перелила молоко сквозь цедилку в чугунный котел и поставила его на огонь. Потом она достала из банки ложку сычужного раствора и влила его в молоко. Вымыв тщательно руки и вытерев их полотенцем, она засучила рукава и окунула руки в молоко. Из молока стали выплывать маленькие кусочки сыра, она стала собирать их и лепить из них большой ком сочащегося свежего сыра. Она переложила его в большую тарелку, придав ему обычную, округлую форму сулугуни.

Потом она посолила и наперчила фасоль, поставила на огонь заварку мамалыги, сварила ее, и, когда мамалыжной лопаткой по привычке переложила две порции в тарелки, она снова все вспомнила и беззвучно заплакала. Беззвучно плача, она поужинала фасолевым соусом и кислым молоком. Убрала остатки ужина в шкаф.

Продолжая беззвучно плакать, она вышла во двор и кинула собаке кусок мамалыги. Собака привстала и неохотно съела мамалыгу. Софичка отогнала от коровы теленка и перегнала корову за ворота на скотный двор.

Софичка вернулась в дом, достала из горницы фотокарточку Роуфа, которую он когда-то прислал из армии, и, придя с ней на кухню, села у очага и стала ее рассматривать. Это была единственная фотокарточка, которая от него осталась. Здесь он был снят с неведомым другом, русским красноармейцем. И хотя вид у него на этой фотокарточке был довольно бравый, сейчас Софичке он казался чересчур грустным. Казалось, здесь, на этой давней фотографии, присланной из армии, он уже знает о своем печальном конце. Она собиралась поехать в город и сделать из этой фотографии большую, но такую, чтобы он на ней улыбался. Ведь он так любил смеяться, подшучивать, и ему так шла улыбка, и она хотела, чтобы он на фотографии навсегда остался улыбающимся.

За этим занятием ее застала тетя Маша. Она была в Большом Доме, где собрались родственники и приняли решение об изгнании Нури из села и родственного окружения. Он признал себя во всем виноватым и завтра рано утром уедет в город Мухус, где будет отныне жить и устраиваться на работу. Такова воля рода, выраженная дедом Хабугом и поддержанная всеми родственниками. Чунку, двоюродного брата Софички, едва удержали. Он пытался убить Нури, но старый Хабуг запер его в чулане.

— Пусть скажет спасибо, что удержала Шамиля от крови! — сказала Софичка, довольная быстрым и бескровным наказанием брата.

— Он хочет перед отъездом попросить у тебя прощения и попрощаться с тобой, — добавила тетя Маша.

— Он сошел с ума! — воскликнула Софичка. — Ни на этом, ни на том свете не будет ему от меня прощения! Пусть скажет спасибо, что закону не пожаловалась. Закон его упек бы в Сибирь.

— Ну зачем же в наши родственные дела мешать закон? — сказала тетя Маша.

— То-то же, — отвечала Софичка, — пусть навсегда сгинет с наших глаз, убийца!

— Все же родная кровь, — вставила тетя Маша, — и он тебя так любит.

— Я ему своего мужа никогда не прощу, — сказала Софичка, вглядываясь в карточку, словно ища у Роуфа одобрения своим словам.

— А ну, покажи, — сказала тетя Маша и взяла в руки карточку. — А это кто с ним, что-то я его не узнаю? — удивилась тетя Маша.

— А это русский, — пояснила Софичка, — они вместе служили. Я хочу завтра поехать в город и переснять эту карточку. Хочу, чтобы сделали большую и чтобы он улыбался, а то здесь он очень суров. А ведь при жизни он так любил посмеяться, пошутить.

— В городе сделают, — уверенно сказала тетя Маша, — как закажешь, так и сделают. Им только плати деньги.

— Вот я и поеду завтра, — сказала Софичка и, привстав, осторожно поставила карточку на карниз очага.

— Так мне оставаться или идти к себе?

— Иди, иди, тетя Маша, — отвечала Софичка, — я одна не боюсь.

— А там, если захочешь кого из моих девок, — сказала тетя Маша, вставая, — ты только скажи, я пришлю любую.

— Хорошо, тетя Маша, — сказала Софичка, провожая ее до веранды.

— А что собака, — спросила тетя Маша, осторожно ступая по ступенькам крыльца, — стала есть?

— Да, — ответила Софичка, — сегодня немного поела.

— Надо же, — уже из темноты сказала тетя Маша, — собака, а горе чувствует, как человек.

— А его все любили! — горячо начала Софичка, но тетя Маша исчезла в темноте, и Софичка замолкла.

На следующее утро Софичка встала, умылась, подоила корову, выгнала ее со двора, накормила кур и приготовила себе завтрак. Она съела вчерашнюю порцию мамалыги, которую по привычке предназначила Роуфу. Она съела ее с фасолевым соусом и свежим сыром, обмазанным аджикой. Остатки мамалыги она вынесла собаке. Собака лежала перед домом. Софичка бросила ей мамалыги, собака встала, понюхала ее и, как бы преодолевая отвращение, съела. И Софичка почувствовала стыд за свой аппетит.

Софичка надела жакет поверх траурного платья, надела на ноги свои уже хорошо разношенные красные туфли, взяла денег и взяла фотокарточку, стоявшую на карнизе очага.

Она сначала хотела вырезать изображение мужа на фотографии, чтобы фотограф по ошибке не переснял его товарища. Но потом пожалела фотокарточку и не захотела отделять Роуфа от его армейского друга и очертила карандашом изображение Роуфа, чтобы фотограф не ошибся. Деньги и фотокарточку она положила во внутренний карман жакетки и вышла из дому.

День был солнечный, ясный. Софичка быстро, за какие-нибудь полтора часа, спустилась в местечко Наа, переправилась на пароме через Кодор, дождалась рейсовой машины и приехала в Мухус.

Еще когда она дожидалась машину в Анастасовке, к ней подошел какой-то парень и спросил по-русски:

— Ты из Чегема?

— Да.

— Ты не жена погибшего Роуфа?

— Да, — сказала Софичка, — ты его знал?

— Три года назад мы вместе в скачках участвовали. Какой был парень! Я его, как брата, полюбил.

— А его все любили, — светло ответила Софичка, — все на свете.

— Да, — скорбно согласился парень и, показывая, что он об этом деле знает гораздо больше, чем может показаться, добавил: — А брата милиция забрала?

— Нет, — сказала Софичка, — зачем нам жаловаться закону. Мы его изгнали из нашего рода. Он теперь мертвей мертвого. Мертвого хоть близкие оплачут.

— Ты смотри, как получилось, — вздохнул парень, — я только вчера узнал, а то поднялся бы оплакать его.

— Да, — невольно похвасталась Софичка, — из многих сел приехали. Из Мухуса, из Кенгурска. Даже начальник кенгурского военкомата был.

— А ты сама в Мухус едешь?

— Да, — сказала Софичка и достала фотокарточку, — хочу большую сделать, чтобы он смеялся, а то здесь он скучноватый. А он так любил посмеяться.