Читать книгу "Главная профессия — разведка - Всеволод Радченко"

Я спокойно, но твёрдо пояснил Майклу, что здесь, в Париже, мы — хозяева и мы обеспечиваем его и нашу безопасность, и попросил его перейти к делу, т. е., доложить последние данные о себе, а также всю информацию, которую я должен буду сообщить о нём в центр. Мой спокойный и уверенный тон благотворно подействовал на Майкла, и далее встреча вошла в нормальное русло.

Мы обусловили короткую встречу на следующий день, на которой я должен был взять его «железные документы», вручить ему временные документы для проезда в Прагу и сообщить дополнительные указания центра, если они будут. Вторая встреча с Майклом прошла нормально, как мне показалось, и был произведён обмен документами, и уже в этот же вечер Майкл должен был выехать поездом с Восточного вокзала по намеченному маршруту. Договорились с ним о контрольной встрече на непредвиденный случай на следующий день утром. На эту встречу он должен был вызвать меня условным телефонным звонком на мой домашний номер до восьми утра. Всё шло гладко. Звонка не было. Я прибыл на Восточный вокзал, чтобы убедиться, что Майкл действительно уехал. Мне удалось довольно быстро заметить его, садящегося в свой вагон в поезд на Прагу, и я спокойно «растворился» среди других провожающих.

Но этим дело не закончилось, поэтому мне и запомнилась вся эта история. В 7 часов утра на моей квартире прозвучал условный звонок. По разработанной схеме я отправился к нашему заместителю резидента, который и должен был меня вывозить на эту контрольную встречу. Мы жили в городе близко друг от друга. Проверившись по ещё пустынным улицам, мой старший товарищ сказал мне: «Давай проедем мимо самого места встречи, чтобы я лучше представлял, о каком месте идёт речь». Встреча была намечена в небольшом скверике, в стороне от мест, посещаемых туристами. Мы проезжали мимо намеченного места встречи где-то в половине девятого. Встреча же была назначена на 10 часов утра. Я сразу издали увидел, что Майкл сидит на скамеечке, и сказал об этом своему старшему партнёру. Тот переспросил, уверен ли я, что контрольная встреча намечена на 10 часов, и хотя я предлагал прямо выходить на контакт с Майклом, мой шеф сказал, что будем в этом случае точно действовать по намеченному плану. Мы уехали в другой район и ещё раз проверились.

И ровно в десять я вышел на встречу. Первые слова, которые сказал Майкл, со мной ли его настоящий паспорт. Как и было условлено, я принёс его паспорт и, видя его возбуждённое состояние, тут же, по его требованию, вручил паспорт ему. Он же возвратил мне свои временные документы и сообщил, что в поезде встретил своего знакомого, который знает его настоящую фамилию. Испугавшись, что на одной из границ может вскрыться, что он «не тот человек», Майкл якобы с помощью инъекции, инсценировал сердечный приступ и сошёл с поезда на первой же станции километрах в 150 от Парижа. Объяснение звучало не очень убедительно. Вспомнили, как на первой встрече агент нервно расспрашивал меня о том, что происходит в Москве. В частности, проводятся ли аресты лиц, связанных с группой Молотова — Маленкова и «примкнувшего к ним» Шепилова…

Напомню, что Молотов, Маленков и Шепилов в 1957 году выступили с критикой некоторых действий Хрущёва. Молотов и Маленков были ведущими членами Политбюро при Сталине. Шепилов, поддерживающий критические замечания Молотова и Маленкова, был ранее редактором газеты «Правда», а в 1956–1957 годах стал министром иностранных дел и кандидатом в члены Президиума ЦК. «Оппозиция» была, как писали тогда, «разгромлена» на пленуме ЦК партии, а Шепилов получил кличку «примкнувшего к ним». Все фигуранты «оппозиции» были уволены со своих постов: Молотов направлен послом в Монголию, Маленков послан в Среднюю Азию на небольшую хозяйственную работу, а Шепилов исчез без «назначения».

И хотя я правдиво объяснял ему, что всё абсолютно спокойно, было ясно, что этот вопрос его очень волнует, так как он покинул Родину ещё в послевоенные годы, когда сталинские репрессии вновь набирали силу. Он жил в Америке, пользуясь лишь американской информацией, видимо, его нервное состояние в связи с вызовом в центр можно было понять. Тем более, как я узнал уже позднее, он капитально обосновался в Штатах, был женат и даже имел детей. Обусловили новую встречу. Он просил уточнить у центра, следует ли ему обязательно ехать в Союз и нельзя ли ограничиться его отчётом в Париже. Молния, которая пришла из Москвы, звучала примерно так: «Сообщите Майклу дословно: я, Коротков Александр, приказываю ему получить, как условлено, новые документы и, как условлено, тем же маршрутом прибыть в Прагу. Никаких обсуждений по этому вопросу больше не требуется, выехать в Прагу сегодня же». Я встретился с Майклом и с небольшим металлом в голосе попросил его выслушать дословные указания центра. Я так и говорил: «Я, Коротков Александр…». Майкл молча взял у меня паспорт, вернул мне свои документы, попрощался и без всякого обсуждения ушёл. В этот же вечер я вновь видел, уже во второй раз, как он уехал с Восточного вокзала в направлении Праги. Через несколько дней центр сообщил, что Майкл благополучно прибыл в Москву.

Однажды я, как мне показалось, очень удачно познакомился с известным журналистом из газеты «Монд». Контакт развивался вполне успешно: приглашение на ланч со стороны журналиста, ответное приглашение с моей стороны. Мой новый знакомый охотно делился политической информацией. Учитывая то, что тогда я работал в резидентуре на политической линии, моя информация, очевидно, не носившая слишком секретного характера, но получаемая мною от очень квалифицированного человека, положительно оценивалась резидентом. Развитие моих отношений с журналистом получило одобрение. Была поставлена задача постепенно придать контакту с журналистом конфиденциальный характер, «просить его» готовить для меня информацию по определенным интересующим нас вопросам, и прежде всего о проблемах внутриполитической жизни Франции в письменном виде и т. п.

Отмечу, что политическая обстановка во Франции действительно в этот период была очень сложной. Одно правительство сменяло другое с интервалом в 3–4 месяца. И вопросы, связанные с закулисной борьбой различных партий и политических лидеров, были нам действительно интересны. Развитие контакта с журналистом шло успешно и не внушало никаких опасений. Журналист начал готовить информацию по моим просьбам, можно сказать, «заданиям». Наступил момент, когда было решено, что я ему должен предложить более сложную работу с возможной выплатой за её выполнение определенного гонорара — так сказать, вознаграждения, но здесь произошёл небольшой инцидент, который нарушил наши планы.

Во время моего отсутствия в кабинете офиса мой телефон автоматически переключался на комнату, где работали секретари. Адет, французская канадка, была замужем за крупным журналистом левого толка и была хорошо знакома с широким кругом журналистов в Париже. И однажды, в моё отсутствие, журналист из «Монд», которого я уже зачислил в число «моих разработок», как выражаются в таких случаях в разведке, позвонил мне. Звонок приняла Адет. Вечером Адет заносила какие-то бумаги ко мне в кабинет и «между прочим» заметила, что мне звонили, и назвала имя моего журналиста из «Монд», а уже выходя, добавила: «Имейте в виду, это — un pedaie». Я сделал вид, что не придал её информации никакого значения, но, обеспокоенный, вскоре отправился в библиотеку, чтобы посмотреть в специальном словаре «Арго» (словарь жаргонных слов), что означает это выражение. Я не знал других значений, кроме прямого значения — педаль. Выяснилось, что это сочетание обозначает ещё и — пассивный гомосексуалист. Видимо, отсутствие серьезного опыта не позволило мне самому заподозрить неладное, а разработка шла так успешно, что это заслонило мне глаза.