Читать книгу "Обретение смысла во второй половине жизни. Как наконец стать по-настоящему взрослым - Джеймс Холлис"

Софоклов Эдип – вот тот прообраз смиренного знания, каким его представляет классическая трагедия. Эдип умен, тем не менее ум не спасает его от исполнения темного пророчества. Другими словами, проявляющиеся тенденции личной истории берут верх над здравым смыслом в критической точке, когда нужно совершить решающий выбор. Как непохожа на тон классической трагедии полушутливая тональность фильма «Пегги Сью вышла замуж», появившегося на экранах не так давно. Героиня фильма, взрослая женщина, уже прекрасно знает, как сложится ее жизнь после замужества. Но, получив шанс вернуться в прошлое, она выходит замуж за такого же придурка, и умудряется наломать дров точно так же, как и в первый раз. Получается, что она снова укладывается спать в «неприбранную постель памяти». И все же при всем различии тональностей насколько сходны эти послания! (Другое дело – получить возможность раз за разом исправлять свой выбор, как в фильме «День сурка», заново переиграв не самый лучший день в своей жизни. Но даже в таком случае способность к проигрышным вариантам в каждый данный момент кажется неисчерпаемой. Возможно, двадцати четырех часов нам и не хватило бы для их реализации.)

В своей самонадеянности мы воспринимаем подобную отрезвляющую мудрость как поражение. Но она также облагораживает и исцеляет, поскольку снова возвращает нас к правильному положению перед богами. «Правильные взаимоотношения с богами» как психологический концепт означает, что мы гармонизируем свою сознательную жизнь с глубочайшими силами, которые управляют миром и видят свое отражение в нашей душе. Подобные моменты синергии мы ощущаем как благополучие, как новый импульс в понимании себя и мира, чувство «дома» посреди нашего путешествия. (Не является ли, в самом деле, это углубленное путешествие души нашим настоящим «домом»?) Ощущение трагичности жизни в таком случае – это не упадничество, но скорей героизм, ибо в нем – призыв к сознанию, переменам и благоговейному смирению перед силами природы и собственной разделенной психе. Тот, кто игнорирует этот призыв, пострадает от гнева богов – от расщепления души, которую мы зовем неврозом. Ощущение трагичности жизни – непрекращающееся приглашение к сознательности. И когда оно принимается, то каким-то непостижимым образом расширяет кругозор в смиренном восстановлении того места, что по праву принадлежит нам в более широком порядке вещей. Назидание поступать смиренно и в страхе перед богами, освященное традицией, как и в прежние века, сохраняет свое непреходящее значение для всех нас.

Экзистенциальная травма и программирование чувства Я

Вспомним, что наше странствие по жизни начинается с болезненного отделения, с основательной встряски, от которой так и не удается полностью оправиться. Корневое послание, которое мы получаем от этого события, называющегося рождением на свет, выглядит следующим образом: мы изгнаны из дома и блуждаем в незнакомом и пугающем мире, полном неизведанных сил. Все и каждый из нас слышат одно и то же послание: мир велик, а ты – нет; мир могуч, а ты – нет; мир непостижим, но, чтобы выжить, тебе все же придется постигать его пути. Любящие родители и надежная поддержка, если они есть у ребенка, значительно смягчают жесткость этого сигнала, активируя природный ресурс к выживанию, которым потенциально наделен каждый из нас. Те дети, которым не так посчастливилось, в полной мере воспринимают ослабляющую силу этого послания, и их чувство переполненности миром становится еще сильнее. И все мы в разной степени испытываем две категории экзистенциальной травмы, которая скажется на нашей жизни от самого начала и до конца.

Едва ли можно переоценить силу этих первичных переживаний, участвующих в формировании чувства Я, чувства «окружающего мира» и того, как должны выглядеть наши связи с миром. В самые первые годы жизни, не имея поддержки от Эго, которое постоянно развивается, изучает мир и его альтернативы, исследует параллельные возможности, учится различать причины и следствия, мы все ограничены модальностью восприятия, которую антропологи и психологи, изучающие архетипы, называют «магическим мышлением». Магическое мышление – производное от неразвитой еще способности проводить различие между Я и окружающим миром. Ребенок приходит к заключению: «Мир – это зашифрованное послание, адресованное мне, демонстрация того, насколько я ценим и как мне следует вести себя». Или вот еще как можно сформулировать это: «Я – все то, что происходит или уже произошло со мной». Пройдут, может быть, десятилетия, прежде чем мы научимся отличать одно от другого. Мы поймем, что мамин гнев или папина отчужденность, или ограниченность воображения – отличительная черта нашего племени, все это представляло собой ограниченность другого и уж никоим образом не нашу. Но мы поймем это, если вообще поймем, лишь значительно позже, после многих проб и ошибок. Еще долго в корневом чувстве Я парадигмой будет служить первичная интернализация зашифрованных посланий жизни, эта самоидентификация с непредсказуемым миром завышенных требований.

Вполне естественно, что ребенок, которому недостает других «прочтений» мира, сделает вывод: «Я таков, как ко мне относятся». Одна женщина, вспоминая свое детство и своих на редкость недалеких родителей, безразличных к ее нуждам, призналась мне: «Меня никогда не любили. Но все дело в том, что мне самой всегда казалось, что меня не за что любить». Она крепко усвоила это отношение к себе. То, как с ней обращались окружающие, стало для нее неким самоочевидным фактов, что вообще свойственно всем детям. Дети как губка впитывают психологическую атмосферу и родительской семьи, и внешних условий. Динамика семьи в целом, социально-экономическая составляющая и прочие культурные условия лишь подкрепляют это первичное послание о Я и мире. И лишь спустя десятилетия мы можем, если вообще сможем, научиться отличать этого властного «другого» от себя самого.

Ребенок, кроме всего прочего, наблюдает за поведением больших людей, за их способами приспосабливаться и выживать, чтобы выяснить для себя характерные черты окружающего мира. Каков он, мой мир: безопасный, заботливый, надежный или безразличный, враждебный, полный проблем? (Мое детство пришлось на годы Второй мировой войны. И, хотя лично мне ничего не угрожало, я не без основания пришел к выводу, что мир – беспокойное и опасное место. Невозможно было чувствовать себя иначе в атмосфере всеобщей тревоги, что царила тогда.) Вот так, таким примитивным образом формируются базовые ценности. Будучи усвоены, даже десятилетия спустя они заставляют обслуживать себя в совершенно разных контекстах: доверие/недоверие; сближение/уклончивость, близость/дистанция, жизнерадостность/депрессия и т. д.

Полезно бывает задуматься о том, насколько случайными могут оказаться причины, приводящие к такому результату. Словно круги на воде, расходясь в разные стороны от первоначального импульса судьбы, они не имеют ничего общего с внутренним миром данного ребенка. И все же нередко они прочно усваиваются как комплекс представлений о Я и другом, оказывая доминирующее влияние на взаимоотношения уже взрослого человека с миром. Спору нет, Я активно реагирует симптоматическими протестами на свое подчинение подобной участи. Однако же противостоять силе наиболее ранних посланий исключительно трудно, особенно когда они проявляют себя на бессознательном уровне. То, чего мы не знаем, все равно будет причинять боль нам и другим, обладая способностью направлять выбор в сторону, совершенно противоположную той, которую желает душа.