Читать книгу "Форпост - Андрей Молчанов"

И тут все будто соединилось в голове: село, угодья, церковь… И — главное: община. Вот он — стержень благополучия многих, соединенных общим трудом и верой. И над всем этим должен стоять священник — главный правитель, судья и глашатай от Бога. Ранее — жрец. Тот, чье слово закон.

Но какой правитель и жрец из отца Феодосия? Он всего лишь примиритель, утешитель, соблюдатель ритуалов, шестерня в иерархии церковной машины, и — ничто в глазах всесокрушающей советской власти, снисходительно позволившей ему пребывать в сане.

Так значит, все хрупко, зависимо и ненадежно? И малейший каприз власти способен обратить в прах любые труды и чаяния? Но и власть беспощадно сжирает своих слуг, всю жизнь положивших на вхождение в нее, достаточно заглянуть в газеты… Был начальник, и вот уже подпирает затылком кирпич расстрельной стены… Что же остается? Прозябать, пресмыкаться, плыть по течению, ожидать неясных перемен? Или все его рассуждения — гордыня, от которой остерегал священник?

С этими путаными тягостными мыслями Кирьян уснул, а утром о них и не вспомнил, разбуженный вернувшимся из очередных ночных скитаний Арсением. Не зажигая света, в потемках, запыхавшийся, с блуждающим взором, тот сунул ему в руки увесистый тряпичный сверток, шепнул осипшим от волнения голосом:

— Спрячь прямо сейчас понадежней, не в комнате только, я побежал, легавые на хвосте… — И, крутанувшись на каблуках, запахнул на себе полушубок, ринувшись обратно к двери.

Кирьян развернул сверток. Деньги. Да немалые, в крупных ассигнациях…

Страх и внезапная догадка о своей невольной вовлеченности в какое-то неведомое черное дело в мгновение испепелили паутину сна, он подскочил на постели, оглянувшись на мирно посапывающего Федю, спешно оделся и бросился по лестнице вниз, к кладовке, набитой хламом. Раскрыл дверь, обитую вспученной фанерой, увидел под завалами промасленной ветоши обрезки ржавых водопроводных труб, глубоко засунул сверток в нижнюю, с обваренной на конце втулкой, приткнул к трубе сгоревший вонючий трансформатор с почернелыми витками меди и — вспорхнул стремительной тенью по пустынным предутренним лестницам обратно на свой этаж.

Забрался под одеяло, сомкнув глаза. Но уже через считанные минуты с нижних ярусов здания донеслось хлопанье дверей, начальственные баритоны, торопливой походкой, скрипя сапогами, по коридору прошли люди, затем в комнате вспыхнул свет, и сквозь прищур растревоженных глаз он увидел синие милицейские шинели, алые канты погон и грубые напряженные лица.

— Ну-ка, встать! — прозвучал хриплый приказ.

Кирьян нехотя спустил ноги на пол. Спокойно посмотрел на вошедших. Сонный Федор, притулившись к спинке кровати, ошарашено водил глазами по сторонам и машинально крестился, шмыгая носом.

— Где подельник?! — на взвинченной ноте прозвучал вопрос. — Деньги где?!

— Какой еще подельник?.. — выдавил из себя Кирьян.

— Арсений, корешок твой…

— Он мне такой же корешок, как вы… — Дерзость вырвалась непроизвольно и вяло, но разозлила милиционеров всерьез.

— Ах, ты, шпана гнусная… — Старший обдал его привычным матом. — За дураков нас принимаешь?

— Я по первому впечатлению о людях не сужу…

— Что?!. Сейчас ты у нас запоешь: «Зачем меня мать родила»! А ну, подъем!

Полетели по сторонам подушки, простыни, перевернуты были матрацы и выпотрошены чемоданы с жалким ребячьим скарбом, пересчитаны гроши в кошельках, отодвинут косо шкаф с дверьми — распахнутыми, как и полы шинели упарившегося от обыска дознавателя.

Глава милицейских, поразмыслив трудно, решил сменить гнев на милость. Усадил Кирьяна на кровать, протянул ему папиросы. Тот мотнул головой:

— Не курю…

— О, как! — искренне удивился милиционер. Затем, приобняв Кирьяна за плечи, произнес доверительно: — Ну, колись, паря, мы ж все знаем, сюда он метнулся, нам точно доложили… Или вы неудачно моргнули и все проспали? — Посмотрел на омертвевшего от страха Федю, сообразил что-то презрительно и быстро, повел губой и продолжил веско: — Слово офицера даю: ничего вам не будет, скажите только, деньги где…

— Никаких таких дел, — ронял слова Кирьян, глядя в сторону, — мы и Федя с Арсением вашим не водили. И к чужому касаться не привычны. А что с нами он тут прописан, то не нашим желанием, комендант расселением заведует.

Мильтон нехотя убрал руку с его плеча.

— Ну, не хочешь по-хорошему, значит, с нами поедешь…

— Ваша воля… — вздохнул Кирьян.

— Да ты прям, как попик! — осклабился милиционер. — Небось, и в Бога веришь, и в церковь ходишь? И этот вон… — кивнул на Федора. — Крестами себя осеняет, как заведенный… Гнездо тут, что ли, у вас сектантское?

— Мы не сектанты, а православные, — сказал Кирьян.

— Вот те на! — искренне изумился страж порядка. — И это я слышу в советском учебном заведении! Да тут с вами другим товарищам следует поработать… И крепко поработать! Возьмем на заметочку, значит… А Арсений, кстати… — Взглянул на Кирьяна с пытливым прищуром. — Он-то чего? Тоже в церкви поклоны бьет, грехи отмаливает?

— Время ему не пришло, — сказал Кирьян. — А придет — станет.

— Ну… ладно, — после раздумчивой паузы произнес милицейский чин. — Интересный ты парень… Но, коли прознаю, что… — Договорить он не успел: на пороге внезапно вырос Арсений.

Веселый, нетрезво покачивающийся, оглядел помещение бесшабашным и плутоватым взором, затем развел руки картинно, поклонился в пояс обомлевшему милицейскому собранию и, отодвинув плечом бородатого дворника-понятого, приветливо изумился:

— Вот, так и гости у нас под утро! Здравия вам желаю, граждане начальнички! Что случилось, что кто натворил? Неужели Федя с Кирюшей? Ай-яй-яй! Ну, сознавайтесь, пацаны, чего учудили? Мне прямо-таки любопытно, честное пионерское слово! А кроватка моя чего перевернута? Неужто и я под чужой разбор пристроился?

Общий яростный рык милицейской своры был ему ответом. А в следующую минуту был Арсений ловко и жестко сбит с ног, уткнут лицом в пол, обыскан и закован в железо наручников. А после вздернут за шиворот натруженной умелой рукой и вынесен в коридор в топоте сапогов и в шерстяном шорохе шинельного сукна, и только с лестницы донесся его глумливый, через боль, голос:

— За что, паскуды?!. Я со свиданки вернулся, я спать обязан! И ничего я не пьяный, я в жопу трезвый! В чем виновен, скажите? Где прокурор, бля?!..

СЕРЕГИН. 20-Й ВЕК, ДЕВЯНОСТЫЕ ГОДЫ.

Завершив эпопею с видеопиратами и с их криминальными опекунами, Серегин очутился в полосе бездеятельности и уныния. Он чувствовал себя абсолютно лишним на развалинах старой страны, где, как на разоренном муравейнике, копошились миллионы людей, пытаясь выжить по новым принципам провозглашенного капитализма, суть которого представлялась достаточно смутно. С другой стороны, существовали страны, где капитализм отстроили давно, на совесть, а потому многие тысячи бывших советских граждан, уставшие от бесконечного рытья всяческих котлованов, решили поменять муки очередного грандиозного зачинания на умеренные трудности эмиграции, ринувшись вон из разваленного государства. Толпы страждущих охватывали здания посольств, стремясь за заветными визами, пусть краткосрочными — там разберемся! — и эмиграция к концу восьмидесятых порой напоминала эвакуацию.