Читать книгу "Сталин. Битва за хлеб. Книга 2. Технология невозможного - Елена Прудникова"

Многие ли из героев этого трагического очерка доживут до весны? Какую-то помощь им окажет государство, какие-то средства соберет общество, сколько-то из всего этого попадет по назначению, остальное будет либо выдано не тем, кто по-настоящему голодает, либо разворовано… Число жертв этого голода до сих пор неизвестно — по некоторым оценкам, до 1 млн. человек, но точно их вроде бы никто не считал…

Впрочем, граф Толстой мрачно отметил:

«В таком положении не только нынешний год, но и всегда все семьи слабых, пьющих людей, все семьи сидящих по острогам, часто семьи солдат. Такое положение только легче переносится в хорошие года. Всегда и в урожайные годы бабы ходили и ходят по лесам украдкой, под угрозами побоев или острога, таскать топливо, чтобы согреть своих холодных детей, и собирали и собирают от бедняков кусочки, чтобы прокормить своих заброшенных, умирающих без пищи детей. Всегда это было! И причиной этого не один нынешний неурожайный год, только нынешний год все это ярче выступает перед нами, как старая картина, покрытая лаком. Мы среди этого живём!»

Вас ещё удивляет та ненависть, которая выплеснулась на помещиков и на государство в семнадцатом году?

— Ну как же жить будете? — спросил мужиков граф Толстой.

— Так и будем эюить. Распродадим, что есть, а там что Бог даст…

Но самая красноречивая цифра, относящаяся к 1891 году, — это динамика хлебных цен. На местах существовали так называемые «хлебные магазины», в которых по закону должен был находиться резерв зерна на случай неурожая. Естественно, как оно обыкновенно и бывало в Российской империи, наличный запас колебался от 15 до 25 % требуемого. Правительство предоставило земствам средства на покупку хлеба, но тут же подсуетились хлебные торговцы, мгновенно взвинтившие цены (про откаты сведений нет — однако не быть их, сами понимаете, не могло). На все это наложился ещё и фантастический бардак в торговле, когда зерно везли на большие расстояния, тогда как иной раз хлеб имелся в этой же губернии и вывозился за ее пределы, и столь же фантастический бардак на железных дорогах. Несмотря на введенный осенью 1891 года запрет на экспорт хлеба, внутренние цены на него продолжали расти — торговцы придерживали зерно, выжидая максимальных цен. Росли они вплоть до весны 1892 года, а потом, в тот момент, когда по идее должны были бы достигнуть максимума, резко пошли вниз. Причиной снижения цен обычно бывает один из двух факторов: либо падение спроса, либо рост предложения. Какой из этих двух вариантов должен был реализоваться к весне 1892 года? Закончиться спрос, естественно, поскольку он определяется отнюдь не потребностями населения, а наличием денег. Кроме того, обнаружилось, что хлеб есть даже в самых голодающих губерниях — его, как уже говорилось, придерживали, выжидая еще большего подорожания. Теперь его не брали уже и по сниженным ценам, потому что — поздно! Государственные средства закончились, а свои умирающее с голоду население давно уже истратило. Так что просчитавшиеся хлебные торговцы понесли убытки. Кого это радует — может радоваться…

Ещё раз напомню: по некоторым данным (точные неизвестны), той зимой умерло от голода около миллиона человек.

* * *

…В знаменитых воспоминаниях Александры Бруштейн «Дорога уходит в даль» приводится рассказ солдата-татарина Шарафутдинова, денщика одного из друзей их семьи. По окончании службы тот уехал на родину, в Уфимскую губернию. Это был 1901 год, газеты глухо упоминали о «недороде», но толком никто ничего не знал. Солдат через некоторое время вернулся и с дороги все никак не мог наесться, так что кухарка отметила, что «не иначе, как из татарина днище выпало».

Вот рассказ денщика в передаче Александры Бруштейн[27]:

«Больше половины деревни вымерло. От голода и тифа. Семья Шарафута сперва продала корову. Потом коня. Купил богатый мужик из соседнего села. Шарафут произносит: „Ба-а-там мужикам!“ Купил за гроши. Люди уже шатались от голода. А когда же и наживаться, как не на человеческой беде!

Когда съели то, что выручили за скот, тогда подумали: а на что теперь — без коня! — нужны плуг, соха, борона? Продали и это. А затем продали и земельный надел, то есть тот клочок земли, которым владели спокон веку: к чему земля, если ее нельзя и нечем обрабатывать? Всё скупили „ба-а-там мужикам“… Наконец продали с себя всё — до последней тряпки… Есть-то ведь надо!..

Когда все было продано, рассказывает Шарафут, все „помирала“. Ели хлеб из лебеды и желудей. Подбавляли в хлеб землю, даже навоз… Потом заболели, очевидно, голодным тифом. Когда Шарафут приехал, он застал в живых только младшего братишку — „она еще живая была“. Запасливый Шарафут вынул из кармана остатки своей дорожной еды — большой кусок хлеба. Братишка схватил хлеб обеими руками, но он уже не мог, не имел силы есть. Мальчик только крепко прижимал хлеб к себе. Так, с куском в руке, и умер.

Шарафут сидел около мёртвого братишки. Вдруг слышит — шорох. Обернулся, а в избу вползает соседская девочка лет десяти — двенадцати. Вставать на ноги девочка уже не могла, передвигалась ползком. На Шарафута она не смотрела, она словно не видела его. Он подумал — слепая. Но нет — она смотрела в одну точку, не отрываясь: на кусок хлеба в мёртвой руке мальчика».

Непонятно, почему этой деревне не помогали. Может быть, потому что татары, то есть дважды «недочеловеки»? Или, может, просто помощь не дошла — ведь голодали 17 губерний, а организовано всё было преотвратно: то вагоны приходили не туда, то продовольствие оказывалось негодным: естественно, хлебные торговцы постарались спихнуть в первую очередь гниль и заваль, как обычно в случае госпоставок. Да и воровали, не без того…

Но всё же запомните этого «ба-а-атам мужикам». Он нам пригодится, когда будем говорить о хлебных реквизициях, а потом о раскулачивании. Голодающие люди продавали всё, что имели, — но кто-то ведь их имущество покупал! Кто, интересно? Жидомасон пришел с золотом от устроителей всемирного заговора?

* * *

…В 1933 году что-то подобное случилось на Украине — и «жовто-блакитные» соседи до сих пор кричат о «голодоморе». А это не голодомор — это просто голод. Обыденная реальность «России, которую мы потеряли». Голодовки случались в ней с мрачной регулярностью. Такие бывали нечасто, но ситуация, когда к весне сельское население «опухало», считалась обыкновенной, причем не только в голодные годы.

Государство и общество пытались как-то помочь — хотя и не все в этом участвовали, многие склонялись к англосаксонскому идеалу. Как, например, тот помещик, который в июне 1906 года писал:

«А дела-то дрянь! Черт их возьми, прямо выхода, кроме драки, не видно. Народ озверел. Все эти забастовки и аграрные беспорядки, по-моему, создались на почве зависти к сытому и богатому со стороны голодного и бедного. Это такое движение, которое не поддается убеждению, а разрешается битвой и победой. Впрочем, что же — война, так война. Только противно видеть, что поднялись самые подлые страсти. Бедность, голод и т. д. вовсе не от того, что у крестьян мало земли или плохо платят за работу, а от неумения работать, от необразованности и лени».