Читать книгу "Кошка на раскаленной крыше - Уильямс Теннесси"

БОЛЬШОЙ ПА: Каким?

БРИК: Отвращение! (Раздается мелодичный бой часов. Большой Папа бросает короткий неистовый взгляд.) Ну, как насчет виски?

БОЛЬШОЙ ПА: Отвращение к чему? Ответь сначала. Бессмысленно питать отвращение неизвестно к чему. К чему ты питаешь отвращение? Скажи, к чему?

БРИК (пытается подняться с пола, цепляясь за кровать): Хорошо. Постараюсь. (Большой Папа наливает виски и торжественно подносит Брику. Молчание. Брик пьет.) Ты когда-нибудь слышал слово «ложь»? Знаешь, что оно означает?

БОЛЬШОЙ ПА: А что, тебе кто-нибудь врал?

ДЕТИ (хором за сценой нараспев): Мы хотим Большого Папу! Мы хотим Большого Папу!

ГУПЕР (появляется в дверях на галерее): Большой Папа, дети зовут тебя.

БОЛЬШОЙ ПА (грубо): Гупер, выйди.

ГУПЕР: Извини.

БОЛЬШОЙ ПА (захлопывает за ним дверь): Кто тебе врет? Мэгги?

БРИК: Не она. Это не имеет значения.

БОЛЬШОЙ ПА: Так кто же и о чем тебе врет?

БРИК: Никто и ни о чем…

БОЛЬШОЙ ПА: В чем же тогда дело, черт побери?

БРИК: Все, все вокруг.

БОЛЬШОЙ ПА: Что ты трешь лоб? Голова болит?

БРИК: Нет. Я пытаюсь…

БОЛЬШОЙ ПА: …собираться с мыслями. Но ты уже не можешь. Твои мозги проспиртованы, пропитаны на сквозь. (Вырывает стакан из рук Брика.) Что ты, черт возьми, можешь знать о лжи? Да я книгу мог бы о ней написать, и все равно всего бы не высказал. Даже близко бы не подошел. Страшно подумать, сколько раз я мирился с ложью. А притворство? Говоришь не то, что думаешь, делаешь не то, что чувствуешь. Или вот, делаю вид, будто люблю жену, а на самом деле вида ее не терплю. Это после сорока – то лет. Врал, даже когда лежал на ней… Притворялся, что люблю Гупера, сукина сына, жену его Мэй и его пятерых ублюдков, орущих, как попугаи в джунглях. Господи, да мне смотреть на них тошно… А церковь! Всего выворачивает, стоит прийти в церковь, но я хожу. А эти клубы! Масоны!… А светское вращение. Дерьмо! (Боль заставляет его скрючиться, он опускается в кресло, голос становится мягким и хриплым.) А вот тебя я люблю, сам не знаю, за что. Всегда уважал и любил тебя и еще свою плантацию, свое дело, за то, что оно сделало меня человеком. Вот тебе и вся правда… А жизнь свою прожил во лжи и рядом с ложью!.. Почему ты не можешь жить так?… Придется, черт возьми, ведь кроме лжи и фарисейства в жизни ничего нет. Если есть что другое, скажи.

БРИК: Есть. Есть еще одна штука, с которой можно жить.

БОЛЬШОЙ ПА: Какая же?

БРИК (поднимая стакан): Виски…

БОЛЬШОЙ ПА: Это не жизнь. Это бегство от жизни.

БРИК: А я и хочу убежать от нее.

БОЛЬШОЙ ПА: Тогда застрелись. Я все – таки скажу тебе кое – что. Еще совсем недавно, когда я думал, что дни мои сочтены… (Эту речь он произносит в стремительном темпе.) …я решил оставить тебе мое дело. Гупера и Мэй я ненавижу, знаю, что они платят мне тем же, а пять их маленьких обезьян мне противны, потому что – копия родителей. Почему я должен двадцать восемь тысяч акров богатейшей земли отдавать Гуперу в наследство? Почему? Но, с другой стороны, Брик, почему я должен, черт возьми, облагодетельствовать болвана, присосавшегося к бутылке? Любил я его – не любил? Почему? Когда он теперь сущий балласт? Нравственный урод?

БРИК (улыбаясь): Понимаю тебя.

БОЛЬШОЙ ПА: Если правда понимаешь, значит, ты умней меня, потому что мне совершенно ничего не понятно, я тебе вот что скажу. Я еще не составил завещания! Слава Богу, теперь срочности нет. Можно обождать. Но ты возьмешь себя в руки или нет?

БРИК: Может быть.

БОЛЬШОЙ ПА: И тебя это не волнует?

БРИК (хромая, идет к галерее): Нет, не волнует… А не пойти ли нам поглядеть фейерверк, ведь это в честь твоего дня рождения, а заодно глотнем свежего воздуха.

Он останавливается в дверях галереи. В небе вспыхивает зеленые и золотистые огни фейерверка, освещая все вокруг.

БОЛЬШОЙ ПА: Погоди!.. Брик… (Его голос прерывается, внезапно он становится застенчивым, почти нежным. Жесты сдержаны.) Давай не останавливаться на полпути. Доведем разговор до конца. Хоть сегодня. У нас всегда что – то оставалось недосказанным. Наверное, потому, что каждый не был достаточно честен друг с другом…

БРИК: Я никогда не лгал тебе, папа.

БОЛЬШОЙ ПА: А я? Когда – нибудь лгал тебе?

БРИК: Нет.

БОЛЬШОЙ ПА: Значит, есть по крайней мере два человека, которые никогда не лгали друг другу.

БРИК: Но мы не говорили откровенно.

БОЛЬШОЙ ПА: Попробуем теперь. Ты говоришь, что пьешь, надеясь убить в себе отвращение ко лжи.

БРИК: Ты просил сказать, почему я пью.

БОЛЬШОЙ ПА: Но разве виски – единственное средство убить это отвращение?

БРИК: Теперь да.

БОЛЬШОЙ ПА: Но так ведь не было?

БРИК: Тогда я был еще молод и верил. Человек пьет в надежде забыть, что он уже не молод и ни во что больше не верит…

БОЛЬШОЙ ПА: Во что ты верил?

БРИК: Верил…

БОЛЬШОЙ ПА: Но во что?

БРИК (упрямо): Верил.

БОЛЬШОЙ ПА: Не знаю, какого черта ты имеешь в виду под дурацким словом «верил». Похоже, ты и сам понятия не имеешь, что это значит. Но если у тебя еще сохранилась страсть к спорту, вернись в будку комментатора…

БРИК: Сидеть в стеклянной кабине и наблюдать за игрой, в которой сам не принимаешь участия? Описывать то, что сам уже не можешь сделать, в отличие от игроков? Потеть от напряжения, переживать все острые моменты игры, для которой сам не годишься? Пить кока – колу, разбавленной виски? Думаешь, я могу это вынести? Это все не то, отец. Время обогнало меня… Пришло первым…

БОЛЬШОЙ ПА: Просто сваливаешь с себя ответственность за свои неудачи: виновато время, «отвращение» ко лжи. Чушь собачья! Пустые слова. На этом ты меня не проведешь.

БРИК: Я был вынужден тебе кое – что объяснить, чтобы ты дал мне выпить.

БОЛЬШОЙ ПА: Ты начал пить после того, как умер твой друг Скиппер.

Молчание несколько секунд. Брик тянется рукой к костылю.

БРИК: Что ты хочешь этим сказать?

БОЛЬШОЙ ПА: Ничего. (Брик, хромая, идет на галерею, избегая внимательного и пристального взгляда отца.) Вот Гупер и Мэй считают, что было что – то не совсем обычное в ваших…

БРИК (останавливается, прислонившись к стене): Необычное?