Читать книгу "Большой беговой день - Анатолий Гладилин"

В первом гиту ничего особенного не произошло. Со старта приняли все кучно. Обрыв сразу сделал проскачку, сбил Колоса, но Гунта, правда, удержала жеребца. Бег повел Идеолог, 31 - первая четверть, 31 - вторая... Тут уж стало ясно, что никто из гастролеров для резвой езды не годится. Отелло спокойно держался за Идеологом, в третьей четверти Петя, видимо поняв, что шансов нет, приостановил жеребца. А может, Идеолог просто выдохся. А может, Петя "мудрствовал лукаво". Колос после сбоя вообще не принимал участия в борьбе, а Лиана попробовала выйти на третье место, да заскакала. На финишной прямой Мося легко послал жеребца, и Отелло выиграл гит с рекордным временем - 2.06.3.

Ипподром ликовал. Все тотошники доехали - тремя, пятью билетами, а умные люди - и тридцатью. У меня же оказался только один выигрышный билетик - 7-5. И в следующем заезде Коля без приключений довел Верного, а Паша на Заботливом приехал на последнем месте.

Итог: от Примата к Отелло дали 3 рубля 10 копеек, от Отелло к Верному - 2 рубля 90 копеек. Проставил я 11 рублей, получил - 6. А сколько было страданий!

По радио объявили, что со второго гита Большого Трехлетнего Приза снимаются Примат, Балет и Лабиринт, а со второго гита Большого Всесоюзного Обрыв и Лиана. И зачем я выбросил на Лиану два рубля?!

- Ну, мужики, что делать будем? - бодро спросил Профессионал (он в лобешник играл к Отелло, ему хорошо).

- Лично я на Патриция и копейки не поставлю, - заявил Пижон, - больше я на Виталины номера не поддаюсь.

Мы быстренько обмозговали ситуацию. Два гита следуют один за другим. Лошадей мы видели. Ясно, что во втором гиту Большого Всесоюзного (дерби) Отелло никому не уступит. И время его никто не улучшит. Правда, Колос под вопросом, он ведь сбился с приема. Ладно, одним билетиком подстрахуем Колоса, а так в лобешник играем к Отелло. Но кого? Сейчас посмотрим. Патриция - к чертовой матери! Ни копейкой, ни рублем! Клянемся? Клянемся! Любезная? - не впечатляет. Ребята, заезжает Солист. Ой как запустил! Решено: один Солист! И я на это дело ассигновал пять рублей. Четыре билета к Отелло и один - к Колосу. Трус в карты (и на бегах) не играет!

В кассы побежал Пижон и вернулся с приятной новостью: Солиста мало трогают, а бьют разную дребедень, преимущественно гастролеров. Это значит, что Солист достаточно темен и за него даже к Отелло как минимум по десятке заплатят. У меня - четыре билета, и Колос на подстраховке. Живем, братцы!

Появился Корифей, и по его блудливым глазам я понял, что и он задумал нечто хитрое. Мы взяли Корифея в оборот. Он жался, мялся, а потом показал пять билетов - от Солиста к Отелло.

- Плохо дело, - помрачнел Профессионал. - Если уж Корифей ставит на Солиста - Солист никуда не попадет, гарантия!

Есть у нас такая примета: Корифей угадывает только битейших фаворитов. Если он выбирает лошадь потемнее, то с ней обязательно что-то происходит - или проскачка, или обрыв сбруи.

Корифей, конечно, обиделся: эх, мальчики, не цените вы старика, да я в пятьдесят первом году... Ладно, хватит, слышали мы эту древнюю историю, и не очень-то верится. Оставить разговоры! Внимание, мужики, заезд начинается!

Ну, ну, Солист, давай, милый, пошел! Так, порядок, ребята, Солист хорошо принял, 31,5, и идет, идет... И никого рядом. Профессионал - молодец, углядел лошадь. И говоришь, Солиста мало трогали? - В двух кассах и строчки на него не было! И вторая четверть - 32, а остальные далеко. "Далеко, далеко, где кочуют туманы..." А это что за рыжая сволочь вырывается? Захватывает Солиста, проходит как мимо стоячего... Мужики, да это Патриций! Вот гадина! Вот скотина! Завял Солист, отпал на третьи места. А Патриций все прибавляет...

На лестнице сорокакопеечной трибуны пьяный, тот самый, что успел нализаться с утра, вопит:

- Сбейся, Виталькина рожа! Сбейся, Виталькина рожа!

Вот именно, сбейся. Куда там... Все кончено, Патриций прошел финишный столб. А что на секундомере? 2.07.5. Время Примата он не улучшил, занял общее второе место, но ведь если бы Виталий поехал в первом гиту, кто знает, в борьбе, возможно, Патриций и обыграл бы Примата.

Профессионал с остервенением швыряет билеты и ругается лютым матом. Действительно, сволочь Виталий и падаль! В первом гиту мы бы на нем мильоны заработали, ну не мильоны, так по сотне, а тут он и сам Приз не выиграл, и нас потопил.

Между прочим, от основного капитала у меня осталось 2 рэ. А впереди еще тринадцать заездов. Вот и вертись как хочешь... Чтоб получить мой жалкий выигрыш по первым заездам, я должен полчаса у касс простоять, хвосты у окошек огромные...

Эх, нищета проклятая!

глава четвертая ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ

Утром мама позвонила, сказала, что ей плохо. Потом перезвонила сестра, сказала, что мама успокоилась, заснула, чтобы мы не торопились, но все же приезжали. Когда я приехал, у подъезда стояла "Неотложка". В комнате врач. У мамы кислородная маска.

- Вам решать, - сказал врач. - Необходима больница. Боюсь, не довезем...

Но мама слышала эти слова и попросила:

- В больницу!

Больница через три улицы. "Неотложку" трясло на ухабах. Я сидел около койки, сжимая горячую мамину руку. Довезли.

В больнице к маме сразу притащили какой-то агрегат, называемый "капельницей". Врач "Неотложки" повторял: "Бабушка очень плоха". (Почему-то он называл мою маму бабушкой.) Однако больничные врачи заверили - дескать, ничего страшного, кризис миновал, возвращайтесь домой, а навещать больную приходите завтра, в указанное для посещений время.

Мы вернулись в мамину квартиру. Телефонные переговоры с братом. Брат человек занятой. Срочная работа, маленькие дети. Договорились, что особой спешки нет, но он все же приедет через пару часов прямо в больницу.

Сестра маятником ходила по комнате. Сказала: "Пойдем лучше в больницу". Пришли. Наверх не пускают. Не положено. Гардеробщик неумолим, как вахтер номерного завода. Сестра оставила свое пальто мне и пошла наверх. Гардеробщик вопил вслед. Потом я кинул пальто и побежал наверх. На лестничной площадке сестра ревела в полный голос. Я высунулся в коридор. В другом конце, прямо на полу... и склонившиеся над ней женщины в белых халатах. Вдруг эти женщины разом, как по команде, распрямились и отошли. А она осталась лежать на полу, на тонкой подстилке. Откуда-то появилась кровать на колесиках. Подняли с пола, положили на кровать, глухо накрыли одеялом. Повезли в сторону.

Поравнявшись со мной, белые халаты образовали нечто вроде стены. Я сказал:

- Как видите, я спокоен. Не будет никаких сцен. Приподымите одеяло.

Ей еще не успели закрыть глаза. Глаза были черными, в них запечатлелся ужас. И капли на щеках. Но лицо моей мамы было удивительно живым...

Я остался в вестибюле больницы и ждал брата. Через стеклянную дверь я видел его появление, и он увидел тоже через эту дверь, как я иду к нему навстречу. И все понял.