Читать книгу "Другие люди - Сол Стейн"

От движений его руки член наполовину поднялся.

— Если хотите, я сделаю это сама.

Может, сработает.

Он улыбнулся. Подозрительно, но улыбнулся.

— Никаких сюрпризов?

— Обещаю.

Пока он развязывал меня, член его вновь опал. Придется через это пройти, подумала я. Лучшего варианта нет.

Я сняла кафтан через голову, выставив свое тело на обозрение. В кистях начала восстанавливаться циркуляция крови. Думай об этом, как о шахматной партии. Я взяла его член в руку и стала поглаживать. Он тут же встал, чуть под углом, точь-в-точь как в тот момент, когда я отвернулась от окна. Левой рукой я обхватила мошонку, поддерживая член снизу, правой продолжала поглаживать.

— Нормально? — спросила я.

Он кивнул.

Найди нужный темп и сохраняй его.

Внезапно он вырвал член из моих рук.

— Ты хочешь, чтобы я кончил.

— А разве вы хотите не этого?

— Ложись!

Ножницы на туалетном столике. Смогу я вонзить их в него достаточно глубоко, чтобы он умер? Если рана будет не смертельной, он может вырвать ножницы и убить ими меня.

Я закрыла глаза. Не закрывайте глаз, запомните что-нибудь, чтобы потом описать его. Маленькая татуировка на правой руке, почему она такая маленькая? МЭРИ. Ни стрелы, ни сердца, просто МЭРИ.

Я вновь закрыла глаза, когда он взгромоздился на меня, думая о фильме, который видела год назад. Тогда, сидя в кинозале, я тоже закрыла глаза при сцене изнасилования, такое она вызвала у меня отвращение. Потом я почувствовала, как вошел в меня его член, задергался вперед-назад, и постаралась представить себе, что это не мужчина, а что-то неживое, машина. Это займет лишь минуту. И все кончится, кончится, кончится. Мои глаза открылись, случайно, на долю секунды, и я увидела его лицо.

Страшное, перекошенное невыносимой мукой. Только злой насмешник мог бы сказать, что этот человек получает удовольствие.

Я не почувствовала его оргазма, но, когда открыла глаза, он стоял у кровати со съежившимся членом.

Все позади, слава Богу, все позади.

Глава 4

Томасси

За долгие годы моей практики многие сотни клиентов после вопроса: «Расскажите, как это случилось?» — начинали убеждать меня в том, что им недоступна членораздельная речь. Для большинства людей язык, что мешок, набитый словами, и они вытрясают их из него в надежде, что некоторые соотнесутся со своим значением, позволяющим достаточно ясно выразить мысль, которую они хотят донести до собеседника. Франсина Уидмер, наоборот, старалась найти нужные слова. Если ей казалось, что какой-то фразе недоставало точности, она ее переиначивала. Мозг ее уподоблялся скульптору, работающему над мраморной глыбой: отсекал все лишнее, дабы осталось совершенство. Когда клиент первый раз излагает мне свою историю, я всегда слежу за его или ее лицом. Нервный тик, полный отчаяния взгляд порой могут сказать больше, чем сам рассказ. С Франсиной Уидмер я мог сосредоточиться только на словах. Слушая ее, я начал восхищаться содержимым ее головы.

И тут, надо отметить, требовалась отменная самодисциплина, потому что и снаружи она имела немало достоинств: красивые глаза, великолепные скулы, лебединая шея, светло-синие жилки под белоснежной кожей, фигура танцовщицы.

Будучи очень рассерженной, пусть она и старалась этого не показывать, Франсина не теряла чувства юмора, хотя у большинства людей оно исчезает, стоит им хоть немного разозлиться.

— Благодарю, — вырвалось у меня, когда она закончила описывать собственное изнасилование.

Одна из ее бровей изогнулась.

— В чем дело? — полюбопытствовал я.

— Именно так он и сказал.

— Кто?

— Козлак. Прежде чем уйти, он поблагодарил меня.

Вор, благодарящий обворованного. Если дело дойдет до суда, об этом надо помнить.

— Еще несколько вопросов, Франсина.

— Да?

Обычно мне отвечали: «Хорошо».

— Когда вы впервые почувствовали, что вам может грозить опасность?

Она задумалась.

— Когда он вывалил из штанов свое хозяйство.

— Но не раньше?

— Он зашел по-соседски, попросил сахара. Вел себя дружелюбно.

— Вам не показалось, что за сахаром естественнее зайти жене?

— В наши дни все поставлено с ног на голову. Я, правда, удивилась, что он не зашел к соседям по этажу. Но подумала, что жены могут не ладить.

— Хорошо. А после того, как он вывалил свое хозяйство, вы не подумали, что надо закричать, что крик может испугать его?

— По-моему, я не кричала ни разу в жизни.

— Даже на русских горках?

— Я не любила пугать себя. Видите ли, я поняла, что поведение у него странное, но, если кричать при каждой странности, что встречается тебе, лучше держаться подальше от Нью-Йорка. Поначалу я не ощутила угрозы. Он жил со мной в одном доме. Я несколько раз сталкивалась с ним на лестнице. Он заправлял мой автомобиль. Внезапно сосед повел себя странно. Наверное, я решила, что он эксгибиционист. Понимаете? Не было у меня чувства, что мне грозит опасность.

— А у вас возникало желание закричать?

Франсина коснулась длинными пальцами губ.

— Да. Дважды. Когда он не подпустил меня к телефону, я уже решила, что сейчас закричу изо всех сил, но тут же подумала, что на улице меня не услышат: окна закрыты. И соседи тоже. А если и услышат, возможно, не придадут моим крикам особого значения. И едва ли вызовут полицию. Наверное, я подумала, что, подойди кто к двери, Козлак заставит меня сказать, что все в порядке, а может просто застегнуть штаны и открыть дверь, поскольку ему было чем объяснить нахождение в моей квартире: он пришел с пустой чашкой за сахаром. Я бы выглядела нелепо.

— Вам не кажется, что лучше выглядеть нелепо, чем быть изнасилованной?

— Наверное, тогда я не могла мыслить логично.

— Вам следовало закричать.

— Я не знала, услышит ли кто меня. Я думала, он набросится на меня, если я закричу. Да, пожалуй, следовало закричать.

— Но вы этого не сделали. Понимаете, к чему я клоню?

— Вы задаете мне вопросы, которые я услышу от других людей.

— Которые будут настроены отнюдь не дружественно. Они захотят показать, что вы не воспользовались возможностью испугать его, что вы его поощряли.

— Но…

— Зал судебных заседаний, если мы-таки попадем туда, предназначен для того, чтобы защитить невиновного.

— Он виновен.