Читать книгу "Мод навсегда - Доминик Дьен"

К ее коже прикасались ладони и рты. Она ждала, когда все это закончится. Ее тело цепенело от горячего мужского дыхания. Она ничего не чувствовала. Ни отвращения. Ни боли. Ни удовольствия. Ничего. Ею овладела апатия. Она слышала только звуки. Звук скальпеля в руках у хирурга. Который расчленял ее тело. Копался внутри, исследовал. Ее тело. Как будто это всего лишь оболочка. Лишенная эмоций. Лишенная души. Которую невозможно унизить.

Ослепнув от темноты, она вдруг открыла глаза. И перехватила взгляд Франсуа – непроницаемый и одновременно горделивый. Оттого, что он отдал ее. Чтобы полнее ею обладать.

В этот момент ей захотелось умереть. Или никогда не рождаться на свет. Она вдруг поняла, что больше не любит Франсуа. Ее сердце разрывалось. Жертва оказалась напрасной. Она застонала. Потом отбросила простыни. Резко, грубо. Она прогнала мужчин из своего тела. Она выгнана Франсуа из комнаты. Потом уснула. Совершенно разбитая. Даже не заплакав. Даже не помывшись.

Потом к ней регулярно возвращались картины Пережитого. Четкие, всегда одни и те же: мужчины И она, пассивная и податливая.

Франсуа был ее героем, стержнем, вокруг которого крутилась ее жизнь. Она принесла себя в жертву. Чтобы он по-прежнему желал ее. Она потеряла свое достоинство. Напрасно. Она больше не любила Франсуа. Она без конца повторяла эту фразy, без конца, как заезженная пластинка, которая никак не может остановиться.

По утрам запах туалетной воды Франсуа был ей так же противен, как и запах его испражнений в туалете. Когда он уходил, она проветривала квартиру. Иногда ее рвало.

За ужином они почти не разговаривали. Она не рассказывала ему о событиях дня, храня их для себя. Все ее внимание было сосредоточено на хрусте его жующих челюстей. Шум, производимый его ртом, был глухим и влажным. Как чмоканье влагалища. Самым неприятным был звук разжеванного хлеба. Ей казалось, что она и есть этот мякиш. Плотный и намокший, прилипающий к небу и отстающий от него с глухим причмокиванием. Она чувствовала себя взвешенной на языке, размятой, разжеванной, проглоченной. Главное – не думать о кишках и всем остальном. Пережевывание. Переваривание. Испражнение. Она едва удерживалась от рвоты.

Франсуа глядел на нее с нежностью, ласково поглаживая по щеке. Он прятал свое беспокойство за улыбкой. Отгораживался шуткой. Она делала вид, что ей интересно. Но это было притворством. И Франсуа видел это. Как прежде, он спрашивал: «Ты меня любишь?» Она чуть слышно отвечала: «Да». Затем, чтобы взгляд не выдал ее, убегала на кухню. Потом возвращалась. Он замыкался, уходил в себя. Она отдалялась. Проходили дни. Она ускользала от него. И ему не удавалось ее вернуть.

Часто по вечерам Франсуа укрывался в винном погребе. Там находилась его коллекция вин, которую он пополнял год за годом. Это был отлично обустроенный погреб, содержимое которого заставило бы побледнеть от зависти самых именитых сомелье. За бронированной дверью скрывалось целое состояние. И предмет его гордости.

После напряжения, царившего за ужином, ощущения винного букета во рту успокаивало. Присев за старый дубовый стол, он заносил в большую черную тетрадь сведения о своих последних приобретениях, после чего принимался за дегустацию. Но прежнего удовольствия от этого ритуала он не получал. Впервые женщина смущала его душевный покой. Она наблюдала за ним. Она осуждала его. Она выносила приговор. Больше всего он страдал от ее молчания. Да, ее молчание… И эта рука, которую он протягивал к ней и которая день за днем оставалась пустой.

Он не допустит, чтобы она ушла к другому! С Кзавье и Брисом – это другое дело. К тому же он сам захотел, чтобы они ласкали ее, чтобы они проникли в нее! Он пнул ногой стол. Если когда-нибудь… он способен на все! Ревность разъедала его как гангрена. Заполняла собой все его существо. Он не мог отогнать от себя образ мужчины моложе себя. Это было как раскаленным утюгом по открытой ране. Возможно, ему удастся справиться с тоской. Но эта ревность, нет, он никогда не сможет побороть ее!

Пока Франсуа был в винном погребе, она смотрела на барабан стиральной машины, в котором крутилось их спутанное грязное белье. Как завороженная, она ждала, и от этого ее тоже тошнило.

Когда приходило время ложиться спать, ее охватывал ужас. Она боялась. Боялась насилия. Боялась его похоти. Тогда она раздвигала ноги и считала до тысячи. Ни больше ни меньше. Всегда до тысячи. Время текло, как сперма Франсуа по внутренней поверхности ее бедер. Она поднималась и шла в душ. Она смывала с себя эту грязь. Которая снова и снова пачкала ее оскверненное тело.

Когда Франсуа засыпал, она мысленно уносилась от него… в лучшие, светлые времена. Она возвращалась в свою комнату в доме номер три по улице Лилля. Она думала о славных парнях, своих ровесниках, которыми пренебрегала, о растраченных впустую годах, которые унесли с собой ее надежды и душевную чистоту.

Она понемногу свыкалась с мыслью о том, что ее семейный корабль потерпел крушение. Без каких-либо надежд на спасение.

Потом она осознала, что может снова стать свободной, и мысль о будущем избавлении была для нее как удар электрического тока.

С этого момента она стала считать и после каждого соития – как дети считают овец, чтобы заснуть. Она вела обратный отсчет, чтобы найти в себе достаточно мужества уйти от него. Она начинала с миллиона, дав себе слово, что если однажды дойдет до цифры «один», то на следующее утро уйдет от Франсуа. Но это было так долго – считать от миллиона до одного! Она всегда засыпала, так и не дойдя до конца. А на следующую ночь все начиналось снова. Миллион… девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять… девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто восемь… девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто семь…

Она возвращалась с работы все позже и позже. Приходя домой, Франсуа находил квартиру еще пустыннее и тише, чем накануне. В доме запахло затхлостью. Это был запах домов, в которых умерла радость.

Франсуа принимал душ и брился. Иногда у него появлялось желание натянуть старый спортивный костюм, но он не хотел, чтобы она могла упрекнуть его в неопрятности. Поэтому он снова одевался и начинал готовить ужин. Каждое сделанное им усилие вселяло надежду, что их отношения улучшатся. Но когда она возвращалась, надежды улетучивались. Он потерял жену. Он знал это. И тем не менее продолжал делать вид, что ничего не происходит. Приближалось лето.

За две недели до этого Франсуа избил ее. Сколько это продолжалось? Он не мог вспомнить. События и их временная канва спутались в его памяти. Все смешалось. Он знал только, что в тот вечер она не должна была возвращаться так поздно.

В пятницу за завтраком он объявил ей, что должен ехать на ежегодный семинар.

– Когда ты уезжаешь?

– Сегодня. Прямо с работы. – Ей наплевать. – Варле предложил поехать на его машине.

– В прошлом году вы ездили на поезде.

Она рада, что я уезжаю. Что я буду далеко.

– В этом году фирма решила на всем экономить.