Читать книгу "Над обрывом - Маркус Вернер"

Когда принесли еду, Лоос, как и накануне вечером, на несколько секунд закрыл глаза и только после этого взялся за нож и вилку. Прожевав кусок-другой, он вдруг сказал: ему было очень жаль, что, когда он заказывал вкусное мясное блюдо, его жена не могла разделить с ним это удовольствие — она отказывалась есть мясо животных. Они познакомились вскоре после ее обращения в вегетарианство, она, как все неофиты, чересчур усердствовала и, к его изумлению, заявила, что принципиально не целуется с мужчинами, которые едят мясо. Но, слава Богу, любовь оказалась сильнее аскетического предубеждения, настолько сильнее, что его жена, по-прежнему ограничиваясь растительной пищей, время от времени жарила ему цыпленка, шницель, баранину и так далее. Самое трогательное, что при этом она еще волновалась: а вдруг еда окажется невкусной? Но эта еда никогда не оказывалась невкусной, совсем наоборот. А теперь бывает, начиная есть, он видит ее сине-зеленые, боязливо устремленные на него глаза. Он всегда первым делом видит эти глаза, когда вспоминает ее облик.

— К счастью, — сказал я, — ваша жена присоединялась к вам, когда вы пили вино, например «мерло бьянко», которое мы с вами пили вчера.

Лоос перестал жевать, посмотрел на меня, глотнул и спросил, откуда я это знаю.

— Вчера я спросил, рекомендуете ли вы мне вино, которое пьете, и получил удивительный ответ: «Мы всегда пили его под настроение». Такой ответ не забудешь. А слово «мы», судя по всему, означало «я и моя жена».

— Так оно и есть, — сказал Лоос. — Год назад мы с женой по какому-то поводу выпили здесь по бокалу вина.

Я спросил, можно ли из этого сделать вывод, что он сопровождал ее, когда она приехала сюда отдыхать после лечения.

— И этот вывод правильный, — сказал он, — только я был бы признателен, если бы мне перестали время от времени напоминать об этом. Как вы провели день?

— Могу только повторить то, что уже сказал, — ответил я, — день у меня вышел короткий и пустой. Мне не хватало вдохновения, ясности в голове, и работа осталась несделанной, а безделье испортило мне настроение, так что у меня день пропал зря, а у вас?

— У меня начало дня выдалось неприятным, а в остальном пожаловаться не могу.

— Похмелье? Головная боль?

— Ничего похожего, — сказал Лоос. — После звонка будильника, который, конечно, никакой не звонок, а серия писков — как и всё в наши дни, — я опять задремал, и тут меня начал изводить нудный сон, легонький такой ЭСНЗУК-кошмар. — И он снова принялся за еду.

— Это что, новый психологический термин?

— Пока еще нет, но, вероятно, скоро такой появится. ЭСНЗУК означает: эффективная система начисления зарплаты с учетом квалификации. По велению экономики и ее верных сатрапов это трескучее наименование проникло даже в стены школы. В один прекрасный день «с целью повышения квалификации педагогического состава» на школу как снег на голову сваливается визитер, садится за последнюю парту, раскладывает разные бумажки и памятки и во время всего урока следит за профессиональной компетенцией, методической компетенцией и социальной компетенцией педагога. Причем для суждения об этих трех компетенциях у него имеется не менее тридцати девяти критериев. Для того чтобы он знал, что, например, относится к социальной компетенции, в памятке перечислены ее важнейшие составляющие, и среди прочих — жестикуляция и мимика педагогического персонала, по которой можно судить об эффективности начисления зарплаты. А по двум следующим пунктам можно оценить степень выдержки и чувство юмора. И то и другое — значимые элементы социальной компетенции, от которых зависит зарплата и которые, зачастую безуспешно, должен вырабатывать в себе сотрудник данного учреждения. Короче говоря, — продолжил Лоос, не спеша снова взяться за нож и вилку, — если сам термин «эффективная система начисления зарплаты с учетом квалификации» представляется неким кошмаром, то что же можно сказать о его содержании, а тем более — об утреннем сне на эту тему?

— Что же вам снилось?

— Да так, ничего особенного. Я пришел на урок с опозданием, без всякой подготовки — на самом деле ни того ни другого со мной никогда не бывает. Ученики меня не слушают, жуют резинку, посылают и получают эсэмэски. Визитер ставит крестики в своих бумажках, а по окончании урока отводит меня в сторону и шепчет на ухо, что мои носогубные складки слишком четко обозначены. В народе их называют «складками скорби». Мысль об этих складках преследовала меня весь день; в Лугано, во время прогулки, я всматривался в каждое лицо, как будто меня к этому кто-то принуждал, но в целом, как уже было сказано, день у меня прошел вполне сносно.

— Вчера ночью, когда мы с вами шли в Агру, — сказал я, — вы не хотели говорить о школе, только упомянули о ее трагедии. Может быть, вы имели в виду эту самую систему квалификации?

— Косвенно и ее тоже, — сказал Лоос, — ибо то, что творится в школах, по сути, варварство. С тех пор как политики, занимающиеся образованием, сошлись на том, что школа должна готовить подрастающее поколение к суровым будням, — выражение, вполне характеризующее этих людей, — с тех пор во всех школьных зданиях слышится хихиканье и фырканье учителей и учеников. Но пока у меня на тарелке лежат еще несколько кусочков кроличьего филе и несколько фасолин, я не желаю больше слышать разговоров на эту тему, ибо ЭСНЗУК уже успел подпортить мне аппетит. Во время еды не следует вести разговоры на неприятные темы, к этому меня приучила моя супруга, и мы, как правило, этого придерживались, что в итоге обрекло меня на короткие реплики. Прежде всего, конечно, в тех случаях, когда обеду предшествовало чтение газеты. Замечу мимоходом: я — ненасытный читатель газет. Но если обычно удовлетворение какой-либо потребности доставляет человеку радость, то у меня оно вызывает в основном отвращение. Разве это не парадокс?

— Только на первый взгляд, — сказал я, — ведь есть на свете люди, которые получают удовольствие, испытывая отвращение к чему-либо, и прямо-таки жаждут отрицательных эмоций.

— Это вы имеете в виду меня, — заметил Лоос. — Мне уже не раз приходилось защищаться, когда я вызывал у вас те или иные подозрения. И все же вы правы: каждый мало-мальски чувствительный человек, если только он не испытывает в глубине души влечения к дерьму, после чтения газеты должен вымыть руки. Однако мы с вами пока еще за столом. Вы уж простите меня. За сегодняшний день мало что доставило мне неудовольствие — разве что утренний сон, да еще то, что здесь, в Лугано, я понапрасну обошел множество магазинов в поисках товара, который, видимо, уже не выпускают. Текстильная промышленность больше не думает о людях старшего поколения, перестала учитывать их потребности и привычки. Пятьдесят лет подряд я носил кальсоны с прорехой, «ширинкой», как это называется в Германии, однако такие штаны практически исчезли из продажи. Мне вспомнилось, что моя жена однажды столкнулась с чем-то похожим. Одно время бюстгальтеры с вделанной в них металлической проволокой были в такой моде, что жена с трудом могла купить себе обычный. Модные бюстгальтеры с металлом она просто не могла носить, потому что они напоминали ей самый страшный момент ее жизни. Но я сейчас не об этом. Я хотел сказать, что нормальные кальсоны вытесняются бессмысленными трусами, в которых нет ширинки и которые почти ничем не отличаются от дамских трусиков: короче, тут имеет место ползучая феминизация мужского белья, так что можно смело говорить о стирании различия между полами.