Читать книгу "Арт-пасьянс - Владимир Качан"

Да что там «пытающиеся»! Никто поначалу и не пытался даже! Заработали камеры. Все сидят, молчат.

– Ну, кто начнет? – с легким пока предстартовым волнением спрашивает ведущая передачи Катя Уфимцева.

Все молчат. Даже Ширвиндт молчит, потому что процесс подготовки трубки к курению очень сложен и требует максимальной сосредоточенности. Даже Хазанов с необоснованным вниманием рассматривает то, что расставлено на столе.

– Ну, давайте же, Александр Анатольевич, – обращается к Ширвиндту Катя с уже растущей тревогой.

– Геннадий Викторович, – растерянно продолжает она взывать к некоронованному королю смеха Хазанову.

Ничего! Молчаливое сопение Ширвиндта над трубкой, вопрошающий взгляд на него слева Михаила Державина и смущенное опускание глаз у всех остальных, будто у школьников, не выучивших урок и внезапно вызванных к доске. Бразды правления над этим, прямо скажем, вялотекущим шоу, берет в руки министр культуры Михаил Швыдкой, что само по себе, может, и справедливо, но игривости действию не прибавляет. Никто не может сразу привыкнуть к быстро меняющимся стереотипам и представить себе в такой роли, допустим, Демичева, Фурцеву или (страшно сказать!) Луначарского – никак невозможно. Хотя времена и изменились кардинально, и Михаил Ефимович далеко не чужд ни демократическому веселью, ни демократической же простоте в общении – все это выглядит несколько странновато и дела не меняет.

Начинает попахивать катастрофой, провалом. «Титаник», набитый под завязку титанами мысли и юмора, погружается в пучину мрачной серьезности и – неизвестно откуда взявшейся у таких людей – зажатости. Штурман Катя Уфимцева уже почти плачет, а капитан Швыдкой беспорядочно крутит штурвал то вправо, то влево, что не мешает кораблю упрямо стремиться на дно.

Ломает ситуацию все тот же Дуров, который первым (а это самое трудное!) рассказывает одну из своих многочисленных историй, не вошедших в его книгу «Грешные записки». К слову, таких историй у него еще миллион, и они замечательны тем, что, беря за основу какое-нибудь малозначительное событие, на первый взгляд вовсе не смешное, – он затем додумывает и дофантазирует его до комического абсурда.

Ну, например, известная история о том, как он ехал в машине на съемки фильма о Льве Толстом вместе с Питером Устиновым, который этот фильм снимал. Дуров был в гриме и одежде великого писателя, и когда их зачем-то остановил инспектор ГАИ, Дуров-Толстой вышел из машины и стал расспрашивать обалдевшего милиционера: как там дела в Ясной Поляне, какие виды на урожай, здорова ли Софья Андреевна? Далее шло описание реакции гаишника на эту беседу, по ходу которого он белел, заикался и стал звать Дурова по имени-отчеству – Лев Николаевич. Теперь скажите, может ли найтись в нашей необъятной родине хоть один человек, пусть самый необразованный, пусть отъявленный двоечник, не окончивший школу по причине умственной отсталости, который поверил бы сегодня, что автор «Войны и мира» все еще жив и едет в свое имение воспользоваться новым законом о реституции, чтобы вновь стать законным владельцем Ясной Поляны?! Нет таких! Ну нет и все!

Или рассказ о лающей корове, которую хозяйка, мол, держала на цепи и поила самогоном до тех пор, пока корова не переродилась в сторожевого пса?..

И таких историй у него множество, но рассказывает он их настолько весело и заразительно, что люди лежат от хохота. Верить в данном случае вовсе не обязательно, можно быть просто благодарным за доставленное удовольствие.

Такое умение Льва Константиновича однажды послужило поводом для рождения эпиграммы злоязычного Гафта после выхода в свет дуровской книги:

Артист, рассказчик, режиссер!..

Но это Леву не колышет.

Он стал писать с недавних пор…

Соврет, поверит и запишет.

Вот и здесь Дуров отважно и мужественно проложил лыжню по нетронутому снегу телесъемки, который холодом своим сковал языки всех участников. А уж потом по этой лыжне стали потихоньку двигаться остальные. Спасибо, при монтаже Катя и режиссер Сергей Варнавский эту передачу спасли. Именно виртуозным монтажом и, надо полагать, врожденным вкусом и чувством динамики.

Я тоже там рискнул рассказать одну историю, касающуюся как раз Льва Дурова, хотя зван был в основном для того, чтобы спеть песню «Театральный вальс», которая должна была органично вписаться в тему и смысл передачи.

Этот рассказ, несколько раз исполненный мною в театральных кулуарах, имел неизменный успех, и я был в нем уверен и в этот раз. Я ошибся. Контекст, атмосфера, сложившаяся в нашей театральной гостиной, были таковы, что детали вдруг оказались не смешны, вдохновения не было, а если и было, то погасло, словом, полет не состоялся. Тем не менее рассказ стоит того, чтобы повторить его на этих страницах. Хотя бы потому, что Дуров в нем опять-таки играет главную роль.

Как-то раз в кабинет нашего главного режиссера Иосифа Райхельгауза позвонили из передачи «Про это». Сейчас этой передачи нет, поэтому напоминаю, про какое «это» в ней шла речь. «Это» – как раз то самое, которое должно было опровергнуть чеканную формулировку какой-то высокой чиновницы: «В нашей стране секса нет». Передача должна была стать альтернативной такому ханжескому постулату и убедить всех в том, что в нашей стране секса навалом, причем в таких проявлениях, которые не снились даже какой-нибудь продвинутой Голландии. Поэтому эмиссары передачи сразу спросили Иосифа – нет ли, мол, в его богатой сексуальной практике чего-нибудь необычного, что могло бы заинтересовать их телеаудиторию. С чего они взяли, что Иосиф Райхельгауз такой уж спец по сексу вообще и по сексуальным аномалиям в частности – черт их знает, но то, что нарвались на далеко не последнего спеца по розыгрышам и приколам, – это точно. Тут же оценив ситуацию, Иосиф очень серьезно сказал, что у него хотя и есть что поведать любопытным, но нет сейчас времени, однако вот тут как раз рядом находится Лев Дуров, который уже несколько лет состоит в довольно необычной сексуальной связи. Внебрачной, разумеется. Да-да, только вот захочет ли он об этом рассказать… Да вы сами спросите…

Дуров взял трубку и, еще раз выслушав предложение, мгновенно включился в закрученную Иосифом интригу. Сначала он резко отказался открыть сокровенное столь публично. В трубке, разумеется, настаивали. Тогда Дуров стал вроде бы сомневаться, мол, может быть, все-таки попробовать… ну… не знаю… не знаю…

Распаленные возможностью все-таки заполучить в передачу сенсацию, сломив нерешительность Дурова, телевизионщики продолжали горячо его уговаривать. Дуров мямлил, что ему стыдно, неловко признаться в том, кто его партнерша.

– А кто, кто? – жадно допытывались те. – Что? Очень известная фамилия?

– Да у нее даже не фамилия, – смущался Дуров. – Потом она очень застенчива, она будет бояться камер, людей, софитов!

– Да? Значит, она не актриса?

– Да какое там, совсем наоборот, хотя… в какой-то степени…

– Ну кто же это, кто, как ее фамилия? – уже пуская слюни от предвкушения сенсации, спрашивали на том конце провода.