Читать книгу "Советы пана Куки - Радек Кнапп"

В конце первой недели я наконец добрался до собора Святого Стефана. Вообще-то я сознательно откладывал его посещение — поблизости там было одно кафе, где я очень хотел посидеть, потягивая «меланж», как настоящий венец. Купив в табачной лавке возле Оперы открытку для родителей, я наконец свернул на Кертнерштрассе. И так как на этой улице полно магазинов, то и дело застывал перед витринами.

Когда я рассматривал женское белье, кто-то вдруг похлопал меня по плечу. Обернувшись, я увидел перед собой самого настоящего двадцатилетнего Моцарта с каталогом под мышкой.

Он улыбнулся и вежливо спросил:

— Позвольте отнять несколько минут вашего драгоценного времени?

Я кивнул, потому что мое время точно не было столь уж драгоценным. К тому же до сих пор мне не так часто выпадала возможность попрактиковаться в немецком.

Моцарт раскрыл каталог и провел по нему рукой, словно разглаживая бумагу:

— Сегодня у нас восхитительно представление, — сообщил он, — «Аида». Опера, исполненная романтики и драматизма. Для тех, кому меньше двадцати пяти, есть ложи за восемьсот пятьдесят шиллингов.

И хотя он, конечно, произносил заученный текст, все-таки это было первое полное предложение на литературном немецком, которое мне довелось услышать в Вене.

— Что за опера? — Спросил я.

— Как я уже сказал, «Аида».

— Да, понятно. Ну и в чем там дело?

Тут Моцарт утратил вдруг выправку бравого продавца. Он почесал затылок, парик его сдвинулся набок, и из-под него показались темные волосы.

— Все как обычно, — подмигнул он мне. — В первом действии закалывают кого-нибудь кинжалом, а остальное время об этом поют.

Потом тон его снова стал несколько более официальным:

— У меня тут должно быть либретто, которое вы, конечно, бесплатно получите вместе с билетами. Обычно содержанием никто не интересуется, только солистами.

И он снова принялся листать каталог. А я рассматривал его самого: на лице полно прыщей, а на шее блестят капельки пота. Он определенно разгуливает в этом костюме уже несколько часов. И под париком жарко, как в хорошей духовке, иначе бы тот не сползал с такой легкостью. Во мне тут же заговорила совесть: к чему напрасно пробуждать в нем надежду. По правде говоря, уж я-то точно на «Аиду» идти не собираюсь.

Он вытащил нечто, похожее на тетрадку.

— Вот текст. Могу коротко пересказать, если вам интересно.

— Я бы, конечно, с радостью послушал «Аиду», — перебил я его, — но нужно посоветоваться с женой. Она ждет меня у собора Святого Стефана.

— Послушайте, — сказал он, — возьмите хотя бы один билет. Триста шиллингов. Ну как?

— Очень жаль. Мне в самом деле…

— Черт возьми, — пробормотал он. — Что же я делаю не так?

Он уставился на меня, будто я мог ему ответить. Но я думаю, он все делал правильно. Неправильно вел себя я, а не он. Он уставился в каталог и медленно побрел прочь в смешном костюме. Он шел туда, где в тени деревьев сидели уже два других Моцарта. Уселся между ними и уставился на мостовую у себя под ногами. Я был близок к тому, чтобы за триста шиллингов купить билет на «Аиду», но вовремя заставил себя уйти. И лишь миновав несколько магазинов, решился оглянуться. Разочарование Моцарта прошло на удивление быстро. Он уже вскочил на ноги и энергично выискивал нового любителя оперы.

Перед собором Святого Стефана толпились очарованные туристы. Я, наверное, был единственным, кто не испытывал восторга. Хотя внутреннее убранство собора произвело, конечно, впечатление и на меня, однако мои ощущения походили, скорее, на те, что испытывает рабочий, возвращаясь к станку. Прошлое церковного служки вновь нахлынуло на меня острым неприятием всех на свете церквей и соборов.

По пути к алтарю, куда я инстинктивно продвигался, я рассматривал лишь некоторые мемориальные доски, установленные в честь знаменитых людей прошлого. В них не было ничего необычного, но меня всегда удивляло, как много великих людей на земле уже умерли, а ведь мы о них даже ни разу не слышали.

Подойдя к алтарю, я обошел вокруг, изучая с точки зрения специалиста. Очень солидный цоколь. Дилетанту трудно даже представить себе, насколько важен цоколь для алтаря. Этот же был лучше всех виденных мною в жизни. Снизу доверху — настоящее западное качество. Лично я не верю, что для Бога цоколь имеет значение, но священник, у которого я служил, наверняка порадовался бы, увидев такой. Вообще-то он был материалистом высшей пробы. И в те два месяца, когда мне приходилось изредка подносить ему гостию во время службы, я усвоил несколько интересных вещей. Сам он, к примеру, вообще не верил в жизнь после смерти: мол, соборовал уже стольких подонков, что, даже представив себе их продолжающими жить и после смерти, лишился бы сна. Он лично предпочел бы умереть окончательно, а не оставаться бесплотным духом. Ибо жизнь без тела для человека — катастрофа. Достаточно поглядеть на тех несчастных, кто потерял руку или ногу. Годы спустя они все еще так и норовят почесать утраченную конечность — ведь она продолжает зудеть. Как же тогда зудит у человека, утратившего все тело?

Внимательно осмотрев алтарь и все вокруг и окончательно утвердившись в убеждении, что церкви по всему миру одинаковы, я стал пробираться к выходу. На выходе кто-то сказал мне: «Вам воздастся». Это прозвучало так, словно сам собор благодарит меня за посещение. Только я убедил себя, что, наверное, мне все-таки послышалось, как вновь раздался голос: «Вам воздастся».

Я осторожно поднял глаза. Не находя другого объяснения, человек в конце концов смотрит вверх. И только услышав те же слова в третий раз, наконец вычислил преступника. Возле входа стояла стеклянная коробка для пожертвований, и когда кто-нибудь опускал в нее деньги, оттуда очень отчетливо и незатейливо раздавалось: «Вам воздастся». Коробка была уже почти заполнена банкнотами всех стран света. Лежали там и несколько салфеток из «Макдональдса» — наверное, кто-то пожелал слушать «Вам воздастся» снова и снова. Мне тоже вдруг ужасно захотелось что-нибудь туда бросить, но, к сожалению, в карманах были только деньги. И я пошел дальше. По правде говоря, эта штуковина повергла меня в ужас. Ничего себе — проявление вежливости. И ведь так тут во всем.

9

Решив, что на сегодня с меня хватит, я приступил к реализации давнишней мечты — направился в кафе. Таким способом я намеревался проститься с ролью туриста, ибо со следующей недели планировал вплотную заняться поисками работы. Кроме того, в кафе имелись все условия, чтобы написать наконец открытку родителям.

Кафе называлось «Аида», и это мне тоже понравилось: уменьшалось чувство вины перед давешним Моцартом. Я выбрал столик с видом на улицу. Такая уж у меня заморочка. Понятия не имею, откуда она взялась — ведь я почти не хожу в кафе.

В «Аиде» все было розовым. Стены, столы, даже шариковые ручки у официанток. Это стало моим первым посещением кафе на Западе, и меня поразила скорость обслуживания. Официантки все время что-то делали: разносили огромные подносы с напитками да еще улыбались, словно это их охотничьи трофеи.