Читать книгу "Аут. Роман воспитания - Игорь Зотов"

Они дико на меня посмотрели – стул, на который я сел, по всей видимости, относился к их столику. Но ничего не сказали – мамаша уткнулась губами в коктейльную трубочку, а девочка продолжала ковырять мороженое. Из динамика над моей головой хриплый голос орал по-русски:

Нет, и в церкви – все не так,

Все не так, как надо!..

Я прислушался, стараясь разобрать слова. Хорошая какая-то песня, как будто про мою жизнь. Подошла официантка, размерами никак не меньше мамаши, в розовом фартуке. Что-то спросила по-английски. Я замотал головой: не понимаю, дескать. Тогда она сказала по-русски с очень смешным акцентом – так отец часто говорил в компании, передразнивая какого-то знакомого:

– Занят столик, молодой человек, что вы уже и не видите?

– Извините, – отвечал я очень вежливо, – я так хочу есть, что прямо тошнит! Я поем и сразу уйду.

Тетка оказалась доброй. Она обратилась к мамаше:

– Пустите молодого человека в свою компанию? А то он уже немножко умирает с голоду…

– С голоду тут никто еще не умирал, – отвечала мамаша. – Пусть кушает. Но для начала пусть вымоет руки с мылом.

Я радостно закивал головой:

– Спасибо, спасибо, я действительно с утра ничего не ел! Я быстро, я быстро. Мне что-нибудь очень недорогое, и воды. Холодной воды. Я сейчас.

Я встал и пошел в туалет. Повсюду глыбились толстые потные люди, они ели, пили и шумно, перекрикивая музыку, говорили. И все по-русски! Фантасмагорическое зрелище. В туалете я снял рубашку и вымылся до пояса. Стало легче.

Когда я вернулся за стол, там стояла большая тарелка с двумя гамбургерами, жареной картошкой и листиком салата. И запотевшая бутылочка минералки. Я жадно набросился на еду.

– А вы чей такой будете, юноша? – спросила мамаша, разглядывая меня в упор.

– Я не здешний, я с Манхэттена.

– Сто лет не была на Манхэттен (название острова она не склоняла). И что, хорошо там жить?

– Да не очень, – отвечал я с набитым ртом. – Русского языка не слышно.

– Так вы сюда за русским языком приехали. Вот оно что. А ваш папаша, он кто будет?

– Программист. Мы два месяца назад прилетели.

– Это очень хорошая профессия! – с удовольствием воскликнула мамаша. Ей явно нравилось, что мой отец программист и что мы живем в дорогом Манхэттене. – И как вам нравится у нас в Америке?

– А никак не нравится, плохо у вас в Америке, скучно.

– Это потому как вы на Манхэттен живете. А все люди – тут, на Брайтон-Бич.

– Я это понял.

– Софочка, вон дядя Эдик идет, я пойду поздороваюсь, – сказала она дочери, шумно всосала остатки коктейля и вперевалку направилась к группе людей, стоявших на набережной.

Я остался один на один с Софочкой. Как только мамаша ушла, девочка подняла на меня свои воловьи глазища и стала рассматривать нагло, в упор.

Тем временем я доел картошку и медленно попивал воду. Вазочка Софочки была пуста.

– Что вы на меня так смотрите? – наконец спросил я.

– Вы очень похожи на одного моего школьного учителя. Только он повыше ростом, а так – две капли воды, – сказала Софочка с американским, между прочим, акцентом. Наверное, она очень хорошо училась.

– Ну и как ваш учитель, добрый?

– Очень. Особенно со мной. Мне кажется, он мечтает со мной переспать, – вдруг сказала она. – Я уверена в этом.

– Как это – переспать? – спросил я.

– Вы что, не знаете, что такое переспать? – Удивлению Софочки не было предела. – Ну, это значит – заняться сексом. У нас полкласса уже им занималось, уж девочки – точно.

– Понятно. А вы?

– Что я?

– Вы занимались?

– Нет, – смутилась немного Софочка. – Я не могу так, чтобы секс ради секса.

Знала бы она, чем я занимался – еще часу не прошло – с негритянкой! Значит, это называлось – переспать. Забавно. А мы вроде и не спали вовсе, если не считать моего минутного обморока.

– У вас что, и девушки нет? – спросила Софочка.

– Нет. И в Москве не было, и здесь нет еще.

– Вы из Москвы прилетели? А мы из Одессы.

– Зато у меня была сестра, очень похожая на вас, – неожиданно соврал я.

– Почему была?

– А она умерла. Еще в роддоме.

– Так откуда же вы знаете, что она похожа на меня?! Странно даже! – воскликнула Софочка, но глазки ее повлажнели.

– Мне так кажется. Я, как вас увидел, вдруг подумал, что если бы моя сестра не умерла в первые же минуты, она бы выросла очень похожей на вас. Знаете, я с ней все время теперь разговариваю, ну вернее, воображаю, что разговариваю. И она как наяву стоит передо мной, и очень на вас похожа, особенно глаза.

Большие Софочкины глаза вдруг наполнились слезами. Она расчувствовалась. А я врал, и это мне доставляло несказанное удовольствие, особенно потому, что врал я по-русски. Я так давно не говорил по-русски то, что хотел.

– А вас как зовут?

– Леша, а по-здешнему Алекс.

– Я буду звать вас Лешей, можно?

– Конечно, зовите. Только не плачьте, мою сестру все равно уже не вернуть. Зато теперь у меня есть вы, словно сестра.

Надо же, я сморозил такую наглость, а она приняла это как должное. Даже, мне показалось, руку мою хотела погладить. Но не решилась.

Едешь ли в поезде, в автомобиле,

Или гуляешь, хлебнувши винца,

При современном машинном обилии

Трудно по жизни пройти до конца… —

понеслось из динамика.

– А кто это поет? – спросил я.

– Как, вы не знаете? – удивилась Софочка. – Это же Высоцкий. Его тут все слушают. Он взрослым родину напоминает.

– Он что, здесь живет?

– Ну что вы! Он давно умер. Он же у вас в Москве жил. Он артист, в кино играл и в театре. У нас дома его диски и кассеты есть. И видео… Хотите, дам посмотреть?

– Очень. Мне он нравится. Мне в Нью-Йорке не нравится, я домой хочу.

– А мне нравится, здесь весело. А дома я почти не помню, мы очень давно приехали, еще десять лет назад. Я только море помню, Черное. И трамваи, и улицы пыльные. И все. А здесь я выросла.

– Зато вы хорошо говорите по-русски, как вам удалось?

– А здесь, на Брайтон-Бич, все говорят по-русски, здесь и английский можно не учить. Я его в школе учу. Полдня по-английски, полдня по-русски. Я на них одинаково говорю. Я хочу адвокатом стать. Или дизайнером. Еще не решила. Я и рисую хорошо, и адвокаты мне нравятся. Мама хочет, чтобы я адвокатом была, так спокойнее, они хорошо зарабатывают, а папа любит, как я рисую. Но художник пока еще станет известным…