Читать книгу "Крупная рыба - Дэниел Уоллес"

Его глаза закрыты, и я пугаюсь, сердце скачет у меня в груди, чувствую, надо, наверно, позвать мать, но только я собрался сделать шаг к двери, как он легко сжимает мою руку.

— Я был хорошим отцом, — говорит он.

Не столь уж неопровержимое утверждение повисает в воздухе, словно ждет, чтобы я подтвердил его. Я смотрю на него, смотрю на отца.

— Ты и теперь хороший отец, — говорю я. Спасибо. — Его веки едва заметно дрожат, будто он услышал то, что должен был услышать. А назначение его последних слов вот каково: это ключ к жизни после смерти. Не последние слова, а пароль, и как только они произнесены — врата отворяются пред тобой.

— И все-таки. Как насчет сегодня, папа?

— Что «насчет сегодня?» — полусонно спрашивает он.

— Бог, небо и прочее. Как думаешь: есть они или нет? Я понимаю, может быть, завтра ты будешь думать иначе. Но сегодня, сейчас, что ты думаешь? Я очень хочу знать, папа. Папа? — окликаю я его, потому что он как будто уплывает от меня в самый глубокий из снов. — Папа?

И он открывает глаза, обращая на меня их бледную детскую синеву, внезапно наливающуюся упорством, и говорит, говорит мне, его сыну, сидящему у его смертного ложа и ожидающему его последнего вздоха, он говорит:

— Это ты, Пиноккио?

Его первая великая любовь

Огромной радостью и несчастьем для моего отца было влюбиться в самую красивую женщину Оберна, а может, и всего штата Алабама, мисс Сандру Кей Темплтон.

Почему несчастьем? Потому что он был не один такой в Оберне, а может, и во всем штате Алабама, кто влюбился в нее. Он получил номер и занял место в конце очереди.

Ее красота уже была воспета в куплетах, которые сочинил один ее талантливый поклонник:

Нет краше тебя, Сэнди,

Обыщи хоть все кругом.

Прыгай, Сэнди, ко мне в машину,

Прокачу с ветерком…

Ну и дальше в том же роде.

Чтобы завоевать ее сердце, устраивались дуэли, автомобильные гонки, молодые люди уходили в запой, устраивали кулачные бои, ее именем назвали по крайней мере одну собаку, а могли бы и больше.

Сандре вовсе не хотелось быть такой красивой. Она не жаждала, чтобы ее любило столько мужчин, — вполне достаточно было бы одного. Но что она могла поделать со своей красотой, которой восхищались все вокруг, и едва она отвечала отказом какому-то из поклонников, как на его месте тут же возникал другой, с цветами, песенками в честь ее красоты и готовностью сражаться за нее. Так что она была просто сама по себе, а ее поклонники — сами по себе и образовали очередь, настоящий клуб, наподобие братства питающих надежду или разбитых сердец.

Эдвард песенок не сочинял. Долгое время он вообще ничего не делал. Разве что заглядывался на нее, это, конечно, было. Не мог не любоваться ею, когда она шла мимо; стоило ей появиться, и его охватывало неизъяснимое волнение. Она как будто светилась изнутри, потому что, куда бы ни шла, она озаряла собой все вокруг.

Эдвард любил изредка ловить это сияние.

Его легендарные ноги

Эдвард был так резв, что не успевал он подумать, как оказывался в том месте, куда хотел попасть. Он не столько бежал, сколько летел, его ноги, казалось, не касаются земли, а движутся в воздухе. Он никогда никого не вызывал бежать с ним наперегонки, но его многие вызывали, и хотя он старался отговорить их, бывало, что насмешки и издевки какого-нибудь парня, бросавшего вызов, выводили его из себя. Дело неизменно кончалось тем, что он разувался — потому что никогда не бегал в обуви — и ждал, когда его самоуверенный противник приготовится. И тогда они начинали бег — или, вернее, заканчивали, потому что ни о каком состязании не приходилось и говорить. Прежде чем парень, которому так не терпелось поспорить в быстроте с моим отцом, успевал сделать хотя бы шаг, смутная фигура того, кого он надеялся перегнать, уже маячила на финише.

Он начинает действовать

Короче говоря, скоро ему стало мало только видеть ее. Хотелось подойти к ней, поболтать, прикоснуться.

Какое-то время он всюду следовал за ней по пятам. То есть на переменах в школе, в коридорах. Задевал, как бы случайно. В кафетерии касался ее руки. И всегда при этом говорил:

— Извини, это я нечаянно.

Он только о ней и думал, сходил по ней с ума. Однажды он смотрел, как она чинит карандаш. На ее нежные ручки, которые держали длинную желтую палочку карандаша. Потом подобрал с полу стружку и долго тер между большим и указательным пальцами.

Как-то он заметил, что она болтает с парнем, показавшимся ему знакомым. Прежде он никогда не видал, чтобы она кому-нибудь так улыбалась. Он несколько минут наблюдал, как они болтают и смеются, а потом сердце у него упало, когда у него на глазах она оглянулась, нет ли кого поблизости, и медленно подставила губы для поцелуя. Увидев это, он едва не решил больше не думать о ней, но тут вспомнил это лицо. Парень из амбара! Тот самый, который украл глаз у старой женщины. Звали его Дон Прайс.

Мой отец был уверен, что если он справился с ним один раз, то справится и в другой.

Такой случай представился на следующий же день. Его тело готово было взорваться от желания. Крови было тесно в жилах. Требовалось как-то снять напряжение. В школьном коридоре он увидел Сандру.

— Сандра, — сказал он, хотя момент был не слишком подходящий — он остановил ее, как раз когда входила в женский туалет. — Ты не знаешь меня. Может, никогда раньше и не видела. Но я хотел предложить, то есть если тебя это заинтересует, ну так вот, мы могли бы сходить куда-нибудь вместе в эту пятницу. Если хочешь.

Неудивительно, что она мгновенно почувствовала то же, что и он: тело было готово взорваться, крови стало тесно в жилах, и нужно было снять напряжение.

— Я не против, — ответила она, не особо задумываясь. — Пятница меня устраивает. — И так же быстро скрылась за дверью туалета.

Она согласилась, несмотря на то что в этот же день утром Дон Прайс предложил ей выйти за него замуж. Тогда в первый момент она тоже едва не сказала «да», но словно некий голос велел ей подождать несколько дней и подумать, как будто до нее долетел шепот надежды, посланный моим отцом.

Схватка

Эдвард Блум не был драчуном. Он слишком ценил радости нормальной человеческой беседы, чтобы прибегать к такому примитивному, а частенько и болезненному способу улаживания споров. Но он умел защитить себя, когда его вынуждали, как в тот вечер, когда он повез Сандру Кей Темплтон кататься в машине по шоссе на Пайни-Маунтин.

С их первого свидания прошло три недели, и за это время между Эдвардом и Сандрой было сказано много слов. Они вместе ходили в кино, распили пару бутылочек пива, он даже рассказал ей одну-другую смешную историю. Просто оставаясь таким, каким он был, — не больше, но и не меньше, — он завоевал сердце моей матери. Дело приобретало серьезный оборот: когда он касался ее руки, ее лицо вспыхивало. Она начинала фразу и замолкала, забывая, о чем хотела сказать. Она не влюбилась в моего отца, пока еще. Но видела, что это может произойти.