Читать книгу "Еще один год в Провансе - Питер Мейл"

Одно из утешений, даруемых короткой, но часто весьма резкой провансальской зимой, состоит в том, что уменьшается число отвлекающих факторов. Гости разъехались, выжидая улучшения погоды. Домашние хлопоты сводятся к поддержанию огня в очагах да пополнению разоренного летним разгулом винного погреба. Спящий сад замер, пруд дремлет под вязкой пленкой, контакты в Любероне сводятся к нерегулярным воскресным ланчам. Хватает времени поразмыслить о тайнах бытия, и я обнаружил, что конструирую в воображении воздушный замок в виде идеальной деревни.

Частично она существует, однако фрагменты ее неудобно рассеяны по реальным деревням, так что мне пришлось их экспроприировать и свести воедино. В процессе «трансплантации» я счел целесообразным замаскировать их путем изменения названий и имен, названием же для своего ментального новообразования выбрал Сен-Бонне-ле-Фруа, поскольку святой Бонне — один из самых обиженных в религиозном календаре, его, кажется, даже собственным днем обделили. Я отвел ему день, официально принадлежащий святому Борису, второе мая, как раз перед началом лета.

Сен-Бонне расположился на вершине холма в десяти минутах от нашего дома, достаточно близко, чтобы не остыл утренний хлеб из булочной. И достаточно далеко, ибо даже в идеальной, реально не существующей деревне языки треплются, как белье, вывешенное на просушку на свежем ветерке. Не столько из злого умысла, сколько из невинного любопытства на вас не оставят нетронутой нитки, особенно если вы иностранец. Можно сказать, жизнь под микроскопом. Изменение оттенка кожи наших гостей от нежно-розового до бронзового подвергается столь же пристальному изучению, как и открытки, отправляемые ими домой. Интенсивность потребления вина оценивается по количеству опустошенных бутылок, причем весьма эмоционально, с восхищением либо негодованием. Слабость моей жены к собакам быстро распознается и тут же вознаграждается щенками, от которых надо кому-либо избавиться, или старыми развалинами, уже неспособными взять след на охоте. Ни новый велосипед, ни оттенок штор не ускользнут от бдительного ока соседей. Мы к этой увлекательной теме еще вернемся.

Один из непременных атрибутов экипированной деревни — церковь. Оценив аббатство Сенанк близ Горда, прекрасное, хотя и несколько подавляющее, я нашел его чрезмерно внушительным и крупногабаритным. Хотелось чего-то более интимного, однако исторически значимого, и я украл церковь Святого Панталеона. Крохотная прелестная церквушка одиннадцатого века с выбитыми в скале нишами могил, ныне пустых. Могилы удивляют маломерностью, нынешние гиганты в них явно не поместятся, для них придется устроить более просторное кладбище, по традиции в наиболее живописном месте, ибо у обитателей для любования пейзажем — целая вечность.

Для остальных, еще живущих, тоже видов предостаточно. К западу — закат, к северу — Мон-Ванту. Подножие горы плодородное, покрытое буйствующими виноградниками, оливковыми и миндальными рощами; гребень среди лета смотрится обсыпанным преждевременно выпавшим снегом. Так выглядит выбеленный солнцем известняк, вечерами приобретающий нежно-розовый оттенок и кажущийся мягче подушки. А лучше всего наблюдать за игрой увядающего света и коварно подползающих теней с террасы деревенского кафе. Если француз примется перечислять многочисленные достижения его родины в построении цивилизации (а долго уговаривать его не придется), то кафе он поместит в самый конец внушительного списка. Если вообще вспомнит. Ведь он с этим общепитом вырос, сроднился, считает его столь же естественным, как воздух для дыхания, и, как следствие, его не замечает. Кафе было всегда, считает он. Но спросите приезжих из Британии или Америки, что их больше всего привлекает во Франции после пейзажа, культуры, пищи и иных первостатейных ценностей, и большинство из них, иные с тоскливой ноткой в голосе, ответит: «О, конечно же французам повезло, что у них такие кафе!»

Не спорю, есть у англичан и американцев их бары и пабы, чайные и кофейни, есть половые, выведена даже своя порода «аутентичных французских кафе» с обязательными «аперитивными» плакатами 20-х годов и желтыми рикаровскими сиденьями, с сэндвичами из багетов и газетами на палке. Но лишь во Франции вы найдете подлинное, то есть вкупе со звуковым фоном, традициями обслуживания, веками складывавшейся атмосферой. Именно эта среда, а не декор делают кафе тем, чем оно должно быть. Подлинное существует в бесконечном числе вариантов; разумеется, парижское «Ле До Магот» на первый взгляд очень мало похоже на деревенское кафе в Любероне. Но вы не сможете не обнаружить и сходства, если не начисто лишены наблюдательности.

Перво-наперво: вы здесь сами по себе. Иногда вы одиноки дольше, чем вам бы этого хотелось, скажем, если garçon не в духе. Но как только вы заказали, право аренды вашего места ограничивается лишь вашим желанием. Никто не нависнет над вами, намекая, что пора заказать «еще одну» и удалиться. От вас ожидают присутствия. Читайте газету, пишите деловое или любовное письмо, мечтайте, планируйте бананово-кофейный государственный переворот в какой-нибудь Латиноафро-америке — тоже бывает, — используйте свой столик как офис… Есть у меня знакомый парижанин, каждое утро прибывающий в «Ля Куполь» ровно в девять, он ставит на соседний стул портфель и проводит рабочий день за одним из столиков с видом на бульвар Монпарнас. Я всегда завидовал такому офису, с официантами и пятидесятифутовым баром. Когда мобильные телефоны еще не вошли в быт, кафе принимали телефонные звонки для постоянных клиентов, отвечали звонящим и пришедшим к клиенту в его отсутствие согласно оставленным им указаниям. Иные, полагаю и надеюсь, все еще хранят эту традицию. Отличный автоответчик со столь широким спектром добавочных услуг!

Еще одно удобство любого подобного кафе, независимо от размера, бесплатное развлечение, неэлектронное любительское реалити-шоу. Состав исполнителей, как правило, из местных жителей, иногда замешиваются и приезжие. Эти чинно сидят, дожидаясь обслуживания. Местные часто предпочитают орать заказ, едва войдя в дверь, а если их привычки уже выучены обслугой наизусть, лишь буркнут или кивнут, чтобы получить положенное. Если вам, как и мне, живые люди интереснее телевизионных, здесь для вас, как для мухи на стене, всегда готово место зрителя.

Первыми, когда пол еще не подсох после утренней уборки, прибывают краса и гордость местных строек — каменщики. Голоса их грубы от постоянного курения и забивающей дыхательные пути строительной пыли, одежда и сапоги и утром и вечером одинаково мятые и пыльные. Могучие руки, мускулистые пальцы, кожа что наждак. Каждый день они ворочают двуксотфунтовые каменные плиты. Задубевшие лица их обветрены зимой, обожжены солнцем в летнее время. Несмотря на тяжелый труд, они всегда в хорошем настроении. Они шумно удаляются, и кафе кажется неестественно тихим.

Вскоре после них появляются специалисты в пиджаках и брюках со стрелками, при портфелях, дающих им право занимать письменные столы в конторах Апта или Кавайона. Эти люди разительно отличаются от развеселых каменщиков, сугубо серьезная публика. Озабоченные своими коммерческими и административными проблемами, они то и дело поглядывают на часы, иногда лихорадочно принимаются строчить в линованных или клетчатых блокнотах и постоянно стряхивают с себя крошки, даже если отрясти нечего. Должно быть, в их конторах стерильность как в хирургической операционной.