Читать книгу "Дневник ее соглядатая - Лидия Скрябина"

– Имеретии…

– «…ни один черт не навестил меня. Использовали и выбросили на свалку. Совсем забыли о том товариществе, про которое пели раньше, когда я за всех выступал. Теперь снова объявились, снова понадобился», – ворчал он. (Пауза. Треск. Долгая возня. Чирканье спичкой. Снова затяжка.) Наверное, у отца были свои представления о товариществе. Он хотя и возмущался, но построил во дворе небольшой флигель на четыре квартирки и заселил его якобы съемщиками, а на самом деле подпольщиками. Помню, у нас жил рабочий ремонтных мастерских Поздняков. Прачка Настя Чикало из Майкопа. Большая мастерица стирать и гладить батист. Потом семья какого-то ссыльного латыша из самого Петербурга. У городничего наш дом, как дом потомственного казака, был на хорошем счету. Урядник появлялся только под большие праздники. Мать угощала его пирогом с почками, наливкой и дарила рубль. Этим досмотр и ограничивался…

Дальше послышался треск – и снова сладостные стоны «Иглз».

Алла еще несколько раз перемотала пленку взад-вперед, но больше ничего не поймала. На обратной стороне было попурри из хрипатых «Битлз». Ужасного качества. Как такое люди слушали?

Она вынула кассету и бросила к себе в сумку. Потом подумала: «Где я буду ее слушать? Везде же лазерные диски». Вернула кассету в диктофон, поколебалась немного и все-таки сунула его в сумку. Это не воровство. Это присвоение любви.

– Тебе картошку к котлеткам пожарить? – крикнула ей из кухни прамачеха.

Алла вздрогнула всем телом, словно пойманная с поличным.

– Пожарь.

Она снова полезла в сумку за диктофоном, завалилась на диван и поднесла «филипс» к самому уху, отмотала в начало, чтобы еще раз услышать смех покойной мачехи.

– Давай поедим здесь, чтоб тарелки не таскать? – предложила из кухни прамачеха.

– Угу, – легко согласилась Алла, спрятала находку в сумку и довольная отправилась обедать. – Что тебе больше всего понравилось в Испании? – милостиво поинтересовалась она в качестве поощрения за вкуснейший протертый супчик.

– Испанские мужчины, – засмеялась Лина Ивановна. – Они страстные и галантные.

– Будешь тут галантным, – фыркнула Алла, – по закону после развода все имущество остается женам.

– Правда?

– Ну, что-то в этом роде. А в Барселоне ты была?

– Нет. Могла, конечно, поехать, но это далеко. Зато я почти по всему побережью проехала.

– Здорово там?

– Ах как здорово! – вздохнула Лина Ивановна, вспомнив свое сладкое курортное житье. Нет, не права Алла. Испанцы галантны со всеми женщинами, даже с чужими и пожилыми. – Самое главное, там много солнца!

Алла глянула в окно, где, несмотря на май, накрапывал серый дождик, и тоже вздохнула:

– Да, мне самой не хватает солнца. Эх, жили бы мы хотя бы на широте Киева… А Илья называет Москву «городом невосходящего солнца».

– Как его дела?

– Нормально. Сессию сдает.

– А ты?

– А меня тошнит.

– У меня было все свежее, – не поняла прамачеха.

– Я про универ говорю. – Алла зевнула. Глаза слипались. Шаг, один короткий шаг до дремы. – А ты не почитаешь мне еще?

– Как сказку перед сном? – засмеялась Лина Ивановна, поймав настроение внученьки.

– Угу. – Приятно было ничего из себя не строить, а просто завалиться на диван и послушать сказку, как маленькая.

Алле надо было ехать в университет, на четыре назначена консультация по римскому праву. Но вместо этого она уютно устроилась под пледом и подоткнула под голову подушку. Медом этот диван, что ли, обмазан?

Лина Ивановна тоже ощутила послеобеденную умиротворенность. «Ничего, что быстро все прочтем, я еще что-нибудь придумаю», – решила она, опустилась в кресло, полистала рукопись, нашла нужное место и начала:

– «Владикавказ. Живя в городе, мы не теряли связи со своими станичниками. Вся наша родня была из станиц Тарской в горах и ущелье по реке Камбилеевка и Сунженской по реке Сунже. Но больше всех Художиных, маминой родни, осело в ближайшем хуторе Тарский.

Хозяйство у них было одно на весь род. Пахотной и садовой земли – несколько гектаров, шесть лошадей (две верховых и четыре рабочих), четыре коровы и четыре батрачки. Несмотря на близость к городу, хутор жил на военном положении. Меня этот холодок опасности очень возбуждал, ведь во Владикавказе его совсем не ощущалось, все было чинно, сонно и благородно. Поэтому я при любой возможности рвалась на хутор за приключениями. Долгое время горцы для меня были чем-то вроде американских индейцев – притягательные и грозные дикари. А может, и людоеды.

Так вот, обрабатывать поля станичники выезжали на подводах по нескольку семей. С оружием хорошо управлялись все от мала до велика и, опасаясь постоянных набегов абреков, надеялись только на себя. Даже воду возили из речки (колодцев не делали) под охраной.

У дороги никогда не сеяли кукурузу или подсолнух, чтобы горцы не могли подкрасться незамеченными. Вгород, в церковь или на базар отправлялись только группой. В лес за дровами собирались как на военную операцию. Пастбища охранялись нарядом из двух человек. В ночное ходили только в те места, где недалеко лежал скрытый пикет в семь– десять человек. Особенно опасным выдавалось косовище, когда надо было всю ночь с оружием в руках сторожить, чтобы горцы не забрали сжатое зерно.

Горцы всегда подкарауливали оплошавших или бесшабашных смельчаков, а девчат, осмеливавшихся пойти на огороды неподалеку от станицы без присмотра, крали или насильничали.

За каждой станицей разрасталось кладбище с могилами молодых, а в поминальниках почти у каждого имени значилось за упокой «убиенного». Самыми лютыми считались ингуши-магометане. Осетины были поспокойней. Они часто шли работать в русские мастерские – делали отличную обувь, из козлиной кожи сапоги, чувяки, бурки, черкески, башлыки с позументом и пояса с серебряными подвесками, газыри. Потом, конечно, легкие арбы и двуколки, на которых можно было проехать по любым горным тропкам. Открывали кабаки, пекли цицки из кукурузной муки и исподтишка грабили на дорогах, прикидываясь чужаками и валя все на ингушей и чеченов. А когда надо, снова вспоминали: «Мы птенцы из одного орлиного гнезда».

Но жгучей ненависти у казаков к горцам не было. Они на своей земле, и те на своей земле. Бог рассудит. Вражду принимали как должное. Горские обычаи уважали и при случае использовали к своей выгоде.

Ненависть была устойчивая и не огнеопасная – так ненавидишь зверя, таскающего твой домашний скот или нападающего на тебя в лесу. Разве обижаешься на рысь или волка, что тот тоже есть хочет? Горцы были неотъемлемой частью этого края, как сами горы и ущелья, скорпионы в расщелинах и фазаны в облепиховых зарослях. Казаки так к ним и относились – как к опасным, но природным, Богом данным, соседям.