Читать книгу "Праздничная гора - Алиса Ганиева"

Послышались аплодисменты и вначале слабые, а потом все более громкие и многоголосые крики:

– Садвал! Садвал! Садвал!{Единство (лезг.).}

Снова возник коротышка в бордовой черкеске и заиграл на чунгуре. Когда чунгур замолк, толпа опять зашумела. Кто-то замахал руками в сторону города, и люди сорвались с места, как будто только и ждали сигнала.

«Неужели опять к Правительству?» – подумал Шамиль.

– К Правительству, к Правительству! – заголосили люди.

Он пошел вместе со всеми, держась немного поодаль. Выбрались с набережной и двинулись в сторону главной площади. Пробки на улице уже рассосались, то и дело попадались возбужденные люди, из любопытства примыкавшие к процессии. Из бакалейных ларьков и киосков с печатной продукцией вылезли продавщицы и стояли, всматриваясь в прохожих из-под козырьков ладоней. Миновав несколько кварталов, запруженных неизвестно откуда взявшимися людьми, митингующие остановились у поворота на площадь и принялись снова скандировать:

– Садвал! Садвал!

– Площадь перекрыта, – закричали им прохожие, – менты никого не пускают, сейчас кумыков выгнали!

И вправду, путь к Дому правительства был прегражден шлагбаумом и оцеплением из полицейских. Из оцепления вышел толстый и сумрачный капитан и замахал руками:

– Нет прохода! Здесь стойте!

– Почему нельзя? – выскочил тот самый смуглый мужчина, выступавший на набережной.

– Срочное совещание… сказано не пускать… ремонт дорог, – донеслось до Шамиля.

Толпа загикала. Шамилю снова захотелось пить, и он решил больше не медлить. Кое-как прощупав себе дорогу сквозь жаркий людской лабиринт, он выбрался на пустой тротуар и поспешил к дому. Сзади слышались крики:

– Единый Лезгистан! Единый Лезгистан!

Но Шамиль не оглядывался.

6

Застекленная лоджия, повернутая на восток, отдыхала от утреннего пекла. На широкой тахте, укрытой длинноворсовым ковром, широко расставив полные ноги, сидела дебелая Марья Васильевна. Рядом скрючилась в три погибели на низеньком трехногом табурете хохочущая соседка. Шамиль молча хлебал говяжий бульон, изредка поглядывая на безмятежное лицо хлопочущей матери. Это спокойствие казалось Шамилю странным, ведь, по ее же словам, здесь только что побывали сестра и зять, уговаривая срочно собираться в горы, подальше от возможных волнений.

– Праздновать собираются несколько дней, – вещала Марья Васильевна грубым голосом. – Туда вся наша верхушка съедется и еще из соседних республик. Мальчику двадцать лет, девочка, говорят, из обычной семьи, вместе в ДГУ учились.

– Моя Камилла ее знает, – энергично вставила соседка. – Камиллу тоже пригласили на свадьбу.

– А меня что, ты думаешь, не пригласили? – обиделась Марья Васильевна. – Я этих Ханмагомедовых десять лет знаю. Баширчику сама своими руками сопли подтирала. Брата его младшего к поступлению готовила. Они мне до сих пор подарки шлют. Марья Васильевна, говорят, вы нас просто спасли! Сам Ханмагомедов меня несколько раз на машине подвозил. А дома-а-а… е-мое, все из золота! Сплошной музей. Я же у них и ночевать оставалась, меня эта семья очень ценит. У Баширки дети будут, тоже ко мне в класс отдадут. Правда, Патя?

Мать кивнула, раскладывая чашки.

– Повезло невесте, сильно повезло, – проговорила соседка, сдергивая косынку и повязывая ее снова. – Простая девочка. Эльмира ее зовут, с Камиллой на курсе учится. Как-то она ему понравилась. Он, говорят, ей на день рождения плакат уличный заказал, за семьсот тысяч! С портретом, с поздравлением! Прямо возле ЦУМа висел.

– Висел, висел, – согласилась Марья Васильевна. – Только потом его убрали. Ее родители попросили.

– А я думала, Ханмагомедовы только на своих женят, – сказала мать, разливая чай. – Они же старшую дочь за двоюродного брата выдали.

– Да-да-да, – горячо подхватила Марья Васильевна. – Может, правильно сделали. Зачем с чужими людьми богатством делиться?

Шамиль закончил хлебать бульон и бессмысленно уставился в вымытые оконные стекла. Снаружи слышался девичий визг и удары мяча о железные ворота.

– Кошмар, слушай, эти дети. Со второго подъезда Наиды дочки, наверное. Им уже пора дома сидеть и столы накрывать, а они до сих пор «ха-ха-ха» и бегут во двор!

Соседка вскочила и запрыгала на месте, изображая бесстыжих девочек.

– У нашей математички Курбановой такая же дочка, – пробурчала мать. – Какой-то взрослый мужчина ей, говорят, за сессии платит…

Раздался звонок, и мать пошла открывать дверь.

– Шамиль, а у тебя когда свадьба? – спросила соседка, улыбаясь.

– В сентябре должна быть, если…

– Иншалла, иншалла{По воле Аллаха (араб.).}.

В комнату заглянула Ася, тихо поздоровалась, кивнула в сторону женщин и исчезла, не глядя на Шамиля. За дверью послышались легкий шум и голос матери, после чего Ася снова возникла в проходе. Под большими, слегка болезненными ее глазами лежала синяя тень, на затылке висела готовая сорваться заколка. Она опять не смотрела на Шамиля и села за стол, не зная, куда девать руки.

Марья Васильевна тяжело соскочила с тахты и тоже пошла, переваливаясь, к столу, где ее ждал горячий крепко заваренный чай в посеребренной чашке. Наконец все уселись и снова заговорили о завтрашней грандиозной свадьбе. Послушав про обильные приготовления и наличие специальной вертолетной площадки для прилета высоких гостей, Шамиль хмыкнул:

– На улице бардак, а они шиковать собрались.

– А у нас всегда всюду бардак, – запротестовала Марья Васильевна. – А в школе что творится! Скажи, Патя. Если бы не я, во что бы превратилось учреждение? А у меня бардак не пройдет. Вот, после ремонта оставили пять ведер краски лишней. Я Гаджиеву и говорю. Бери давай ведра, неси в мой гараж. Лучше они бедной учительнице достанутся, чем непонятно кому. Он понес. И побелку у меня сделал. А что? Я его сына за уши из ямы вытащила. А сын вот такой, – она постучала костяшками пальцев по столу, – мозгов никаких. Тупой, как чабан.

– Он мне физику хорошо сдает, – возразила мать.

Марья Васильевна отмахнулась. Ася звонко помешивала сахар. Шамиль посмотрел на ее шею с натянутыми жилами и спросил:

– Что молчишь, Ася, как у вас там дела?

Она порозовела и сказала сдавленно:

– Нормально.

– На море ходила уже?

– Нет.

Шамилю стало скучно. Он взглянул на часы и, воспользовавшись оживленным новым разговором соседки и Марьи Васильевны, спросил у матери об отъезде зятя и сестры. Мать ничего толком не знала и была сбита с толку таинственностью происходящего. Телевизор, по ее словам, показывал то же, что и всегда, и ни в какой странный Вал она не верила.

Марья Васильевна отчего-то громко расхохоталась, сотрясаясь всем своим тучным телом: