Читать книгу "Варяжский круг - Сергей Михайлович Зайцев"

Ел Глебушка молча, откусывая по чуть-чуть, отламывая по крохе, ел не столько для насыщения, сколько из гостеприимства – предлагая и уважая. Когда гости запили съеденное пресной водой и утерли губы ладонями, Глебушка уступил им для ночлега свои нары. А сам, прихватив старый обгорелый кафтан, поднялся на чердак.

Утром пища не была обильнее, чем вечером. Игрец и Эйрик поднялись из-за стола такими же голодными, какими садились. Но большего у бедного Глебушки и не было – делился последним. И как будто не замечал этого. Мысли Глебушки были заняты его книгами, особенно одной, обратил внимание Берест, – той, что он не успел вчера рассмотреть. Глебушка два-три раза раскрывал ее все на одной и той же странице и, прочитав несколько нужных ему слов, мысленно повторял их про себя, как бы заучивая. Он даже едва заметно раскачивался под те слова и прикрывал глаза, чтобы не отвлекаться на зримое. И в такое время, наверное, забывал обо всем – и о гостях тоже.

Эйрик дал Глебушке серебряный денарий, а тот принял монету и сказал:

– То, что вы мне даете, вернется к вам. То, что мне говорите, вам отзовется. На серебро – серебром, на добро – добром. Я вам двери открыл, а вы мне душу распахнете…

Так с напутствием Эйрик и Берест снова отправились на поиски Олава. И утром им было веселее, чем вечером. Говорили, перебивая друг друга. Смотрели направо и видели, как полураздетый великан, играя мышцами, раздувает кузнечные меха. О том говорили. Смотрели налево и видели, как ловко вертит деревянный круг гончар. И говорили о том, какая нарядная у него в кудрях тесьма, какие толстые у него руки, а между тем каковы тонки выходили горшки в Гончаровых руках, да как, наверное, голосисты были его голосники!

И еще вспоминали Глебушку. Эйрик сравнил его с волхвом. Сказал, что хоть и не видел у него ни идолищ, ни кукол, зато видел четвертую книгу и слышал, как Глебушка над ней пришептывал. А в третьей книге заметил крючки – не буквицы, не руны. И подумал: на чердаке спрятаны идолища. Еще Эйрик сказал, что солома у Глебушки заговоренная, – и оттого спал он без слуха и без снов, и прирезать его сегодня было бы так же легко, как ягненка.

И заметил Эйрик:

– Предсказал Глебушка, будто мы к нему должны вернуться и раскрыть душу. Но думается мне, что уже к вечеру мы сумеем найти себе ночлег попросторнее…

А игрец сказал:

– Глебушка из тех, кто слагает висы.

Ни кузнец, ни гончар ничего не знали про Олава из Бирки. Но согласились они в одном, искать его нужно в Ярославовом городе. Будь Олав ремесленник, они знали бы его, будь Олав купец, его знали бы нa Торговище. Если не известен Олав ни там, ни там, значит, ищи его, брат, или возле князей, или в другом городе… И больше ни слова нельзя было вытянуть из них. Один взялся за кузнечные клещи, другой принялся отмучивать глину. Тогда Эйрик и Берест пошли дальше по Подолию и не уставали спрашивать встречных людей об Олаве. Еще они встретили одного редкого умельца, ремеслу которого подивились. И остановились возле него, чтобы лучше рассмотреть его работу и, может быть, научиться чему-нибудь, подглядеть что-нибудь хитрое. А умелец и не скрывал своих премудростей. Он доставал из печи обожженные плитки, уложенные ровными рядками на деревянных подставах, и из раскаленной лейки-льячка поливал эти плитки расплавленной эмалью. То в одну сторону наклонит льячок, то в другую. Да так ловко и быстро умелец это делал, что Эйрик и игрец не успели рассмотреть ни одной его хитрости, а все плитки уже оказались разрисованными в два цвета. И все были одинаковыми, от первой до последней – не отличить. Назывались те плитки майоликой, облицовывались ими каменные стены храмов и теремов, устилались земляные полы.

Человек этот сказал, что Олав из Бирки ему хорошо известен, – чему очень порадовался Эйрик. Более того, сказал умелец, два дня назад Олав купил у него двадцать тысяч майолики, и куплю эту, как водится, они тут же окропили вином за счет Олава. Потом тем же вином окропили продажу майолики, но уже за счет самого продающего. И расстались они далеко за полночь, сильно навеселе, почему-то возле Жидовских ворот, где, судя по всему, обмывали последнюю плитку.

Ремесленник сказал, что Олав служит Ярославу Стражнику и у господина своего будто бы в чести. Для него же и майолику покупал самую превосходную, не торгуясь, не пересчитывая ногат и резан[5], а выкладывая их гривнами. Упоминая Ярослава Стражника, ремесленник из предосторожности понизил голос и приложил к губам указательный палец. Потом он объяснил, как проще отыскать Олава из Бирки и с какими речами к нему легче подступиться – нужно прежде всего заговорить о женщинах. Так, дескать, и так, есть одна лебедка на Подолие, по которой ты, Олав, приходишься мне, как брат: ты ее трогаешь по постным дням, а я с ней тешусь в скоромные, и известны мне все те слова, какие ты, Олав, ей говорил… Здесь Эйрик и Берест поняли, что хитрый умелец насмехается над ними, и отошли от него, и направились указанной дорогой.

Не переставали восторгаться Киевом! Подходили к Верхнему городу со стороны Лядских ворот и не могли оторвать глаз от мощных земляных укреплений, о каких до сих пор только слышали. И говорили один другому; город городу рознь – что листок к листку, а на Киев опирается небо! И еще говорили: Бог насыпал горы на севере, Бог насыпал горы на юге, а люди возвели гору посередине и назвали Киевом.

А когда миновали ворота и вошли в Ярославов город, сказали так: Киев в Божьей ладони – горсть песка, каждая песчинка – храм. Столько было в городе храмов! Народу ходило по улицам без счету, где-то даже и не протолкнуться. И многие из тех, кого Эйрик спрашивал об отце, хорошо знали Олава и подсказывали, куда нужно идти. И нашли наконец, что искали. Двор Олава из Бирки был втиснут между двух церковок. Небольшой дворик, но добротный. А ворота и частокол очень высоки. Игрец заметил, что многие дворы в Киеве надежно укреплены и в них при умении можно выдерживать осаду, но осаду до огня. Таковы были дворы сотских, тысяцкого, бояр и многих княжьих семей. Народ в Киеве беспокойный, не приучен долго терпеть. Чуть где прижмут князья-бояре, сразу в низах смута, поговорят-поговорят между собой, потом друг другу скажут: «Эх! Гомону от тебя много, гомонех!», и возьмутся за колья, и пойдут на приступ. Жечь не будут, побоятся – от этого, если еще с ветерком, весь город может погореть. А без огня боярский двор – крепость.

Не достучались Эйрик и Берест в ворота, сели под ними. Решали, что делать дальше. Хотелось есть, хотелось пить – ведь высоко стоит Ярославов город – пока добрались. И становилось жарко в пыли под воротами.

Игрец сказал:

– Нет нужды сидеть здесь целый день.

А Эйрик ответил, что не находит ничего удивительного в том, что Олава нет дома. И ни на что другое он, пожалуй, не рассчитывал. Человек, занятый делом, будет ли спать до полудня?

Тогда они пошли поискать малый Торжок и недалеко нашли его. Эйрик вынул из кошеля еще один денарий и взял у черноглазой торчанки большую лепешку с запеченным сыром. Торчанка покрошила на лепешку какой-то травы, но Эйрик сбросил эту траву на землю, опасаясь, что она дурманящая. Еще торчанка подала им две глубокие чашки с козьим молоком. Достала из лыковой сумы пару кусков запеченного мяса и завернула их в листья лопуха, протянула Эйрику. Потом она порылась в своем засаленном кожаном кошеле и вернула Эйрику полденария.