Читать книгу "Комната, которой нет - Артем Тихомиров"

Федор вынул из нагрудного кармана рубашки с коротким рукавом пачку «Парламента» и стал вертеть ее в пальцах. Захотелось курить, а ведь до того полчаса он вообще не думал о сигаретах. Рука не поднималась выбросить пачку. Все ясно, начинается выдумывание причин, откладывание на потом… Что с ним происходит? Как же до сих пор он занимается бизнесом, если мыслит такими категориями? Ну, бизнес есть бизнес. Здесь речь идет о нем самом.

Очередь почти закончилась. Федор вынул сигарету и смотрел на нее, словно впервые видел.

Запах манил. Организм требовал никотина. Форменное сумасшествие. Если посмотреть на все со стороны, его проблемы не стоят выеденного яйца – эти его проблемы. Он уже чувствовал приближение чего-то темного и страшного, слышал поскрипывание того страшного огромного колеса. Выпрямленного времени никогда не было. Циклы имеют начало и конец.

Лицо Федора исказилось, и он испугался, что продавщица заметит его мученическую гримасу сквозь стекло.

Так, вот и его черед. Федор сломал сигарету, скомкал и склонился над окошком киоска. Он купил пару журналов для себя и жены и несколько газет, половина из которых ему была ни к чему. Его мозг работал в другом направлении и почти не воспринимал реальность.

Федор вспоминал тучку в безоблачном небе, лицо, которое оно ему показало. Много лет назад произошло нечто такое, за что теперь, видимо, им с Людмилой придется расплачиваться. Федор подумал о своих детях и о том, как все несправедливо. В этой истории роль сына и дочери невелика. Его отцовский долг в конечном итоге состоит в том, чтобы защитить их и по возможности ничем не выдать себя. Ольга тяжело переживала гибель Виталия, ее воспоминания еще свежи. Пусть сейчас у нее и Игоря другая жизнь, но в их прошлом слишком много мерзости, и Федор не хотел, чтобы дети к ней прикасались снова.

Но как же ему все рассказать жене? Поделиться догадками, страхами. Как рассказать женщине о дурных предзнаменованиях, когда она только и делает, что ждет плохих новостей? Конечно, может быть, Людмила и сама обо всем догадывается… Знает ли она вообще, что происходит с ней и вокруг них? Федор гадал, как лучше начать разговор и когда, и решил подождать до завтра. Одна ночь ничего не решит. Не надо пороть горячку, это пойдет только во вред.

Расстегнув рубашку почти до самого низа, Федор влез в машину. Включил кондиционер. Газеты и журналы полетели на заднее сиденье. Зазвонил сотовый – Федор схватил трубку, лежавшую на приборной доске у стекла. Бухгалтер одного из трех его магазинов задала ему вопрос, причем такой простой, что с его решением справился бы и школьник. Так Федору показалось. Он хотел накричать на нее, но вспомнил, что эта женщина работает у него недавно, и терпеливо объяснил, в чем проблема, добавив напоследок, чтобы по всем вопросам не обращалась к нему, а звонила непосредственно директору магазина.

Переведя дух, Федор отъехал от обочины и направился домой.

За деревьями справа стояли длинной шеренгой кирпичные девятиэтажки. Федор посмотрел в их сторону случайно, когда разворачивался, и увидел, что фасад одного из домов занимает та же самая отвратная физиономия. Сердце пропустило один удар, сжалось, Федор чуть не выпустил руль. Физиономия была огромная, великанская.

Снова стало донимать жжение в груди. Машина катила в сторону перекрестка. Федор быстро посмотрел назад. То, что он принял за лицо, было всего лишь балконами.

* * *

Когда он вернулся домой, Людмила смотрела телевизор и ела мороженое. Федор снял туфли, поставил на полочку. Огляделся. Бросил на себя взгляд в овальное зеркало, обрамленное коричневой деревянной рамой. Не так давно у него стала появляться неприязнь к зеркалам, в которых он видел не то, что хотел. Слишком, на его взгляд, был велик диссонанс между должным и желаемым. На Федора мутными глазами измученного работой вола смотрел человек с выдающимся животом, обвисающими щеками и сединой на висках. На скулах выделяются красные пятна, такие же пятна на лбу, и похожи они на свидетельства надвигающейся тяжелой болезни.

Федор подумал схватить что-нибудь тяжелое и разбить зеркало, влепить в эту гнусную рожу все свою злость. Он бы это и сделал, если бы была гарантия, что поможет.

Он болен – сомнений нет. Дело, видимо, не только в сердце. С чисто медицинской точки зрения, в нем мог поселиться рак, гепатит, цирроз, туберкулез, и скоро, вероятно, его настигнет инсульт или инфаркт, однако Федор боялся не этого. Он дряхлел по другой причине. Такой болезни ему не найти ни в одном справочнике.

Зачарованный своим отражением, Федор подошел к зеркалу ближе. Перспектива в глубине стекла изменилась. Казалось, позади него длинный коридор, где горит только одна тусклая лампочка. На Федора смотрело потное лицо, и каждая пора напоминала глубокий котлован, заполненный грязной дождевой водой. Черты преображались, подбородок сдувался, исчезал, губы вытягивались вширь и вперед. Лоб стал словно горка, потом превратился в козырек.

Я? Неужели это я? У Федора сжались кулаки. На него, ухмыляясь, смотрел выродок, животное, вот оно показывает зубы, каждый из которых просто омерзителен. Отражение высунуло язык, и Федор отпрянул.

– Как дела?

Людмила появилась в прихожей с пиалой, наполненной шоколадным мороженым.

Федор наклонился над полочкой для обуви и взял газеты с журналами. Давление в груди было уже труднопереносимым.

– Нормально, – ответил он, не оборачиваясь. Своего голоса Федор не узнавал. – Никто не звонил мне?

Что за дурацкий вопрос? Хотя…

– Нет, а должны были?

– Ну, дети.

– Нет. Я вчера звонила Игореше, – сказала Людмила.

– Как там дела?

– Отлично, я же говорила. Но он же вроде тебя, никогда не скажет, если проблемы появятся. Так и будет партизанить, пока его к стенке не прижмет.

Федор узнавал эту интонацию человека, который перекладывает, не впрямую, вину на другого, хотя сам чувствует ее гораздо сильнее. В случае с его женой это классическая защитная реакция. Людмила носит в себе комплекс вины, многие годы носит, Федору это прекрасно известно. Иногда его тошнит от отвращения и ненависти к ней. Этот проклятый тон ее голоса! Почему надо сегодня, сейчас говорить так?

Федор протянул ей газеты и журналы.

– Разогреть тебе? Будешь есть?

– Да, минут через пятнадцать, – сказал он.

Вид жены его неприятно удивил, даже испугал. На груди домашнего халата были пятна от засыхающего мороженого, и, кажется, кетчупа. К подбородку что-то прилипло. Взгляд Людмилы был бессмысленным, она смотрела на мужа сквозь полупрозрачную пленку. Неужели он думал о ней и сравнивал с тридцатипятилетней женщиной? Нет, это ошибка. Людмила вполне подходила для своих сорока семи. В последнее время она перестала так тщательно следить за собой и от постоянного сидения перед телевизором начала раздаваться в бедрах. Росли живот и грудь.