Читать книгу "Идол липовый, слегка говорящий - Николай Бахрошин"

Во-первых, по вторникам нельзя было опаздывать на редколлегию к десяти часам. И второй пунктик уже не имел значения, одного первого было достаточно, чтобы с треском вылететь по собственному желанию.

В кабинет главного Саша входил, мысленно виляя хвостом. Дверь даже не приоткрыл, а лишь слегка тронул, просачиваясь в нее легким ветерком. Скорбел лицом и мысленно злился под скорбной маской, потому что, если разобраться, нужен он на редколлегии, как импорт песка в Сахару. Все вопросы главный решал со своими замами и приближенными к ним редакторами отделов. А коллективная обязаловка – просто пунктик. Причуда руководящего барина. Гаврилов считал, что обязательные посещения этих сборищ подтягивают редакционную дисциплину, которая разболталась хуже некуда и все равно при этом продолжает ухудшаться в стойкой прогрессии. Пусть, мол, господа журналисты хотя бы один день в неделю приходят на работу к десяти часам, то есть к официальному началу своего рабочего дня. Для разнообразия это полезно. Господа журналисты имели по этому поводу противоположное мнение, но их-то как раз и не спрашивали…

– Можно войти, Геннадий Петрович? – робко обозначил Саша свое присутствие. Конечно, на четвертом десятке лет унизительно так трепетать перед начальством, он и сам это понимал, от того злился в душе еще больше. Только новую работу еще попробуй найди. Словом, как ни крути, до отвращения объективная реальность.

Кабинет у главного был просторный, c высокими потолками и хирургически-белыми стенами. Это вообще было одно из самых просторных помещений в редакции, больше иных, многонаселенных отделов. Окна, выходящие в тихий двор, по летнему времени приоткрыты, и табачный дым видимыми нитями вытягивался на волю. Гаврилов, крупный лицом и фигурой, с партийным баритоном, всегда тщательно упакованный в строгий костюм с ярким галстуком и бритый налысо по последней моде, что придавало его голове некую квадратную монументальность, председательствовал за длинным, т-образным столом. Поближе к нему восседали замы и ведущие редактора. Редактора помельче, обозреватели и ведущие рубрик, кому места за столом не хватило, располагались вдоль стен на диванчиках уже без всякого табеля о рангах.

Ответа Саша не услышал. Гаврилов глянул на него свирепо, но, против ожидания, только рукой махнул, садись, мол. Подразумевалось, что с тебя взять, понял Саша. Главный все-таки собирался что-то сказать, даже приоткрыл рот, но второй раз махнул рукой и отвернулся. Остервенело вздохнул, достал платок в голубую клетку, шумно вытер лоб и бритую голову. Начал закуривать сигарету и делал это долго и вдумчиво, пока не понял, что закуривает со стороны фильтра. Тогда он с отвращением швырнул в мусорную корзину сигарету с опаленным фильтром и тут же схватился за следующую.

Подобная реакция настораживала. Обычно Гаврилову, этому бывшему чиновнику пресс-службы прежнего президента, всегда находилось что сказать, о чем напомнить. Присутствие подчиненных его в выражениях не стесняло.

Тем не менее Саша быстро воспользовался неожиданным либерализмом. Облегченно отдуваясь, он скользнул на диванчик в углу, на свое обычное место рядом с Бломбергом. Тот немедленно прояснил ситуацию. Трагическим шепотом Мишка подробно и не без удовольствия поведал ему на ухо о невиданном скандале в благородном семействе. Оказывается, главный художник Аркаша Бойков нажрался вчера вечером в зюзю. Сам по себе факт неудивительный и ничего скандального в себе не несет, но при этом художник куда-то задевал слайд с Наткой Глюкиной без штанов. Главное, Бойков и подержал-то слайд в руках всего минут десять, а найти до сих пор не могут. Сейчас творца бульварных дизайнов морально распинают, но скоро начнут прибивать гвоздями оргвыводов, так что самое интересное Саша не пропустил. Хотя рисковал, конечно, опаздывать с утра пораньше на святую вечерю. Он, Бломберг, давно ему говорил: бросай свою шайтан-арбу внутреннего сгорания и езди, как все, на метро. Найди наконец в себе мужество слиться с массами и признать свою среднестатистическую посредственность как объективную данность.

Таким же гробовым шепотом Саша пообещал Бломбергу все – и с массами слиться, и на метро ездить, и собственную посредственность как факт признать. До кучи можно сознаться в убийстве Кеннеди – не убудет, но это пока под вопросом.

Между делом Саша оглядел высокое собрание. Атмосфера вокруг была напряженной и даже зловещей.

Аркаша Бойков, большой, лохматый и круглый, в молодежном джинсовом костюмчике, из-под которого выпирал крепнущий пивной живот сорокалетнего мужика, еще вчера был авторитетным главным художником. Расхаживал по коридорам пузом вперед, гонял верстальщиков матерными словами и громко костерил службу фотоподборки. Теперь он словно бы сразу сдулся на несколько размеров. Казался поблекшим, потрепанным и потасканным одновременно. Его отсадили к стене на какой-то унизительно-маленький стульчик, где он и пребывал в видимом нервном расстройстве. Опускал свой яркий нос почти до колен, прятал глаза, завешивался длинными сивыми волосами и нервно мял в руках распечатки готовых полос. Показывал, как он переживает, кается и готов немедленно искупить вплоть до высшей меры самобичевания. Оправдываться, зная вспыльчивость Гаврилова, не пытался, хоть на это хватало его похмельного ума.

Историю появления в редакции злосчастного слайда Саша знал. Недавно восходящая звездочка эстрады Ната Глюкина, по паспорту – Наталья Самуиловна Горбатюк, крепко повеселилась на очередной шоу-тусовке, проще говоря, нализалась текилы на халяву, отправилась в дамскую комнату и, выходя оттуда, забыла застегнуть штаны. Ринувшись прямо из туалета снова в танец, штаны она, естественно, потеряла и поймала их только на уровне колен. В этой пикантно-согнутой позе ее успел щелкнуть вольный папарацци Забелин. Эксклюзивный кадр с розовыми, «звездными» трусиками в центре экспозиции маэстро с удовольствием впарил «Экспресс-фактам» аж за 500 баксов наликом. Вчера Гаврилов, потирая руки, целый день планировал громкую обложку с самолично придуманной подписью: «Звезда Глюкина ничего не скрывает».

Теперь главный сидел мрачнее грозовой тучи, наливался административной злобой и готовился к раздаче слонов. В тон ему хмурились замы и ведущие редактора, а главный художник упоминался руководством уже в третьем лице и только по фамилии. Вороны, что собираются обычно над трупом, тоже вряд ли обсуждают его как личность, сообщил Саше Бломберг.

– Нет, но когда он успел-то нажраться? Я вот этого не понимаю! Я же его за час перед этим видел трезвого, как стекло?! – вопрошал Гаврилов своим гулким номенклатурным баритоном.

– Понятно когда – с позавчерашнего небось, – определил ответственный секретарь Мануйлин, первый собутыльник Аркаши Бойкова.

– Нет, но с похмелюги тоже не сразу развозит, время же нужно… – вставил редактор отдела информации Пинюков, второй неизменный собутыльник Бойкова.

– Может и сразу развести, если хряпнуть водки на опохмелку, а потом вдогонку отлакировать пивом, – со знанием дела заметил Мануйлин.

– При Бойковской комплекции черта лысого его сразу развезет. Его никогда сразу не развозит, время нужно, у него башка крепкая, – заметил тощий Пинюков.