Читать книгу "Убийство в Вене - Дэниел Сильва"

– Я задавала тот же вопрос некоторым моим контактерам в наиболее смелых венских газетах и журналах, тех, что не желают следовать линии правительства. Оказывается, Людвиг Фогель – основной финансовый кормилец австрийской национальной партии. Собственно, кампания самого Петера Метцлера велась на его деньги. – Она на минуту умолкла, чтобы закурить сигарету. Рука ее дрожала от холода. – Не знаю, следили ли вы за нашей кампанией, да только если в ближайшие три недели не произойдет резких изменений, Петер Метцлер будет очередным канцлером Австрии.

Габриель сидел молча, переваривая полученную информацию. Ренате Хофманн затянулась один раз сигаретой и швырнула ее в грязный снег.

– Вы спросили меня, почему мы отправились на улицу в такую погоду, мистер Аргов. Теперь вы знаете почему.

Она без предупреждения встала и пошла. Габриель поднялся на ноги и последовал за ней. «Успокойся, – подумал он. – Интересное предположение, привлекательное стечение обстоятельств, но нет доказательств и есть один существенный, исключающий все это факт. Судя по досье, имеющемуся в государственной полиции, Людвиг Фогель никак не мог быть тем, кого винил в случившемся Макс Клайн».

– Мог ли Фогель знать, что Эли расследует его прошлое?

– Я думала над такой возможностью, – сказала Ренате Хофманн. – Я полагаю, кто-то в государственном архиве или в государственной полиции мог сообщить ему, что я копаю.

– Даже если Людвиг Фогель действительно тот, кого Макс Клайн видел в Аушвице, что может ждать его сейчас, через шестьдесят лет после совершенного преступления?

– В Австрии? Почти ничего. По преследованию военных преступников счет у Австрии позорный. С моей точки зрения, это практически безопасный приют для нацистских военных преступников. Вы когда-нибудь слышали о докторе Хайнрихе Гроссе?

Габриель отрицательно покачал головой. Хайнрих Гросс, сказала она, был врачом в клинике «Ам Шпигельгрунд» для умственно отсталых детей. Во время войны клиника была центром эвтаназии, где вовсю применялась нацистская доктрина уничтожения «патологического генотипа». Там было умерщвлено почти восемьсот детей. После войны Гросс стал известным педиатром-неврологом. Большую часть своих исследований он проводил на мозгах, взятых у жертв «Ам Шпигельгрунда», которые он хранил в разработанной им «библиотеке мозгов». В 2000 году федеральный прокурор Австрии наконец решил, что пора привлечь Гросса к суду. Он был обвинен в соучастии в убийстве девяти детей в «Ам Шпигельгрунде», и начался суд.

– Через час после начала процесса судья признал, что Гросс страдает от слабоумия в начальной стадии и не в состоянии защищать себя в суде, – сказала Ренате Хофманн. – Он приостановил судопроизводство на неопределенное время. Доктор Гросс поднялся, улыбнулся своему адвокату и вышел из зала суда. На ступенях здания суда он побеседовал с репортерами о своем деле. Было совершенно ясно, что доктор Гросс был полностью в здравом уме.

– Ваша точка зрения?

– Австрийская политическая элита и юридическая система страны не одно десятилетие защищали доктора Гросса. Он был влиятельным членом социал-демократической партии и даже судебным психиатром. В венском медицинском сообществе все знали источник так называемой «библиотеки мозгов» доброго доктора и все знали, чем он занимался во время войны. Человек вроде Людвига Фогеля, даже если бы его обвинили во лжи, мог ожидать, что с ним поступят так же. Шансы, что его когда-либо предадут суду в Австрии за совершенные преступления, равны нулю.

– Предположим, он знал, что Эли ведет расследование? Чего было ему бояться?

– Ничего, кроме того, что про него узнают, а это малоприятно.

– Вы знаете, где он живет?

– Фогель?

Габриель кивнул. Ренате Хофманн заправила под берет выбившиеся пряди волос и внимательно посмотрела на него.

– Вы не собираетесь встречаться с ним, мистер Аргов? При данных обстоятельствах это была бы невероятно глупая затея.

– Я просто хочу знать, где он живет.

– У него дом в Пятом округе на Штёббергассе и другой дом в Венских лесах. Судя по архивным данным о недвижимости, он владеет также несколькими сотнями акров и коттеджем в Верхней Австрии.

Бросив взгляд через плечо, Габриель спросил Ренате Хофманн, не может ли он получить копии всех документов, какие она собрала. Она опустила глаза, словно ожидала этой просьбы.

– Скажите мне вот что, мистер Аргов. За все годы, что я работала с Эли, он ни разу не упоминал, что у «Рекламаций за период войны и справок» есть отделение в Иерусалиме.

– Оно недавно открылось.

– Как своевременно. – В ее голосе звучал неподдельный сарказм. – Эти документы находятся у меня на незаконном основании. Если я дам их представителю иностранного правительства, то окажусь в еще более сложном положении. Если я дам их вам, я ведь дам их представителю иностранного правительства?

Ренате Хофманн, решил Габриель, очень умная и знающая мнение улицы женщина.

– Вы дадите их другу, мисс Хофманн, – другу, который абсолютно ничего не сделает, чтобы скомпрометировать вас.

– А вы знаете, что будет, если государственная полиция арестует вас, когда при вас будут секретные документы государственного архива? Вы проведете долгое время за решеткой. – Она посмотрела ему прямо в глаза. – И я тоже, если они обнаружат, откуда у вас эти документы.

– Я не предполагаю быть арестованным государственной полицией.

– Никто не предполагает, но это Австрия, мистер Аргов. Наша полиция не играет по тем правилам, что существуют в других европейских странах. Если им не понравилось то, как вы выглядели в аэропорту, они наверняка вас обыщут. И уж обыщут по-настоящему.

Она сунула руку в сумку, достала оттуда конверт из бурой бумаги и протянула Габриелю. Документы тут же исчезли под его курткой.

– Я не верю, что вы – Гидеон Аргов из Иерусалима. Поэтому я дала вам документы. Ничего больше в данных условиях я с ними сделать не могу. Но обещайте мне, что будете действовать осторожно. Я не хочу, чтобы мое Объединение и его сотрудников постигла та же участь, что и «Рекламации за период войны и справки». – Она остановилась и повернулась к нему лицом. – И еще одно, мистер Аргов. Пожалуйста, больше мне не звоните.

Она свернула на другую дорожку и пошла прочь. Габриель проводил ее взглядом. «Очень умная, – подумал он, – и чертовски мужественная».

* * *

Фургон наблюдения стоял на краю Аугартена, на Васнергассе. Фотограф сидел в задней его части, за поляроидным стеклом. Он сделал последний снимок, когда объекты наблюдения расставались, затем перевел снимки на компьютер и просмотрел их. Тот снимок, где конверт перешел из рук в руки, получился отчетливо, хорошо освещенный – красота, а не снимок.

7

Вена

Часом позже этот снимок был доставлен в безликое здание в стиле необарокко на Рингштрассе, в кабинет человека по имени Манфред Круц. В буром конверте без надписи он был вручен Круцу его хорошенькой секретаршей. Когда она вошла в комнату, он оторвался от просмотра папки и следил за каждым движением девушки своими бархатными карими глазами. Круц был по обыкновению в темном костюме и белой рубашке. Его бесстрастное лицо с острыми скулами в сочетании с обычно темным костюмом было похоже на лицо мертвеца, что нервировало подчиненных. Очень темные волосы, оливкового цвета кожа и кофейного цвета глаза – все это дало основание слухам, что в его роду был цыган, а то, может быть, даже и еврей. Подобную клевету распространял легион его врагов, и Круц не находил это забавным. Он не пользовался популярностью у рядовых сослуживцев, но ему это было безразлично. У Круца были хорошие связи: он завтракал с министром раз в неделю, а кроме того, у него были друзья среди состоятельной и политической элиты. Станьте врагом Круца – и вы отправитесь в глухомань Каринтии выписывать квитанции за неправильную парковку.