Читать книгу "Спецназ обиды не прощает - Евгений Костюченко"

Едва переступив порог квартиры, он принялся раздеваться. Увидев кровь на рубашке, Марина сказала озабоченно:

— Пойду застираю.

— Не надо. Выбросишь где-нибудь подальше. И штаны тоже, и трусы, и носки. Все, все выбросишь! — Голый, шатаясь, он добрел до душа, встал под холодную струю и продолжал кричать из ванной: — Там мои документы разбросаны по комнате, собери все в один пакет! В холодильнике три железные банки кофе, кинь в сумку.

— Тяжелые какие, — удивилась она.

— Да там патроны, — крикнул он. — Все, иди в машину, заезжай во двор, я сейчас буду готов. Только в «02» позвоню, что какой-то шум подозрительный на черной лестнице, спать не дают.

— Вот тебе чистое, — она стояла в дверном проеме, прижав к груди чистую одежду, и смотрела на него.

— Ну что ты смотришь? — спросил он, вытираясь. — Хочешь спросить, что случилось? Так я и сам не знаю, что случилось.

— Ты не кричи, я тебя слышу, — сказала она.

— Ну, Мариша, я честно, — сказал он. — Я не знаю, что случилось. Но на всякий случай мне придется уехать. Ненадолго. Ты сюда не показывайся. Кто будет спрашивать, ты ничего не знаешь. Но спрашивать, похоже, уже никто не будет. Я им отбил охоту спрашивать.

Он с наслаждением затянулся сигарой. Вот сейчас он ощущал себя на сто процентов живым — чистым, сильным, злым и неуязвимым. А враги пусть валяются на грязной лестнице, пока их не подберет похоронная команда.

— И вот еще что, — вспомнил он. — Сейчас мы поедем к одному человеку. Ты, пожалуйста, держись ко мне поближе. Не дай мне его убить, ладно? Все-таки друг.

5. Война

Клейн очнулся, ощутив, как чьи-то грубые пальцы разжимают его рот и давят на язык. Его снова вырвало, и он замычал, отплевываясь.

— Оклемался? Слава Богу. Пей. Потом опять.

Вода была холодная и соленая. Он залил в себя целую кружку и огляделся. Сквозь слезы он увидел Степана Зубова и какую-то женщину. Она обтерла его лицо полотенцем и вышла из ванной.

— Глаза режет, — проговорил Клейн.

— Это пройдет, Гера. Это дым. Это у тебя пожар был, — громко сказал Зубов. — Ну давай, блевани еще.

— Ты чего кричишь?

— Да просто оглох немного, — сказал Зубов все так же громко, потирая ухо.

— А почему я голый?

— Марина постирает. Я вот прихватил тебе переодеться.

Потом Клейн сидел у открытого окна в какой-то огромной темной кухне. Голая лампочка свисала с закопченного потолка, несколько столов выстроились вдоль стен. Женщина прибирала в ванной, а Степан Зубов докладывал обстановку.

Клейн давно уже, с войны, не видел Зубова в таком взвинченном состоянии. Крайняя степень возбуждения проявлялась, впрочем, только в том, что Степан говорил непривычно длинно и много.

— …Как только я с этими уродами разобрался, первым делом хотел ехать к тебе и бить по лицу, причем ногами. Кого ты на меня навел? Что за отморозки? Это же твои коллеги, ты посмотри, какие у них корочки.

— Этих я не знаю, — слабым голосом сказал Клейн, посмотрев документы, — ОП «Мурена», город Балашиха, Иванов Сергей Иванович. Иванов? С таким-то носом? А этот? Петров Владимир Николаевич, тоже «Мурена».

— Пацан по телефону проговорился, что он Азимов, — вспомнил Степан Зубов. — А второго он по имени называл. Как же его? Салим. Точно, Салим.

— Азимов, говоришь? Забавно, есть у нас в бакинском филиале один такой, зам по транспорту. Конечно, этот такой же Азимов, как и Петров. Это обычный документ прикрытия, чтобы оружие таскать. Нет, ко мне другие заходили. Азимов… Совсем мальчишка.

— Мальчишка, — согласился Зубов. — Ты бы слышал, как он изгалялся над стариком. А как до дела дошло, вся крутизна-то и пропала. Даже не попытался стрелять. Лицо пистолетом закрывал, щенок. Зря я его завалил. Надо было оставить для разговора. Не рассчитал, увлекся. Положил, как в тире. В пояс, в грудь, в голову… Так вот, Маришка меня слегка приводит в человеческий вид, мы падаем в ее тачку и летим к тебе. А у тебя дымок из-под двери, и никаких других признаков жизни. Так вот. Я к соседям. Через балкон, по стеночке, стекло выбил на кухне. Ты лежишь на диванчике, спишь. На полу полная пепельница, бутылка коньяка. Воняет как на ликероводочном заводе. И дым стелется по полу. То есть по идее должен был гореть диванчик. Естественно, вместе с тобой. Они его специально залили коньяком, две бутылки потратили. Наверно, коньяк херовый оказался, диван даже не схватился. Ковер начал тлеть, так я его просто затоптал, даже заливать не пришлось. А вообще-то ты вполне мог сгореть как последний мудак. Вот как опасно курить в постели.

— Я не курил в постели, — сказал Клейн. — Но насчет мудака не спорю. Только мудак будет пить коньяк с Шалаковым.

— Так тебя еще и угостили?

Клейн криво улыбнулся.

— Угостили. Они меня допрашивали весь день. Дознание по всем правилам. Браслеты, мордой на пол, двести двадцать вольт по ногам. Я отрубаюсь — ведро воды, и снова вперед. Весь день развлекались. Под конец усадили на диван. Полстакана коньяка. Какие-то капли, возможно, клофелин. Ствол к башке. Пей.

— Хорошо вам, начальничкам, — сказал Зубов. — Если и замочат, то под наркозом. Мне вот не предложили.

— Хорошо, что ты с ними разминулся.

— А я не разминулся, — сказал Зубов. — Марина, извини. У тебя есть что пожрать?

— В холодильнике сардельки. Если девчонки не съели.

Женщина исчезла в темном коридоре. Глядя ей вслед, Зубов произнес вполголоса:

— Не разминулся я с ними, Гера. Они на лестнице ждали. Когда я тебя выносил, они и проявились.

— Ну?

— Я еще когда первый раз поднимался, их заметил. Один в «уазике» сидел, какая-то коммунальная служба. Второй в парадной околачивался. А когда я тебя на воздух потащил, смотрю в глазок — оба на площадке. Хотел их через дверь положить, а дверь-то железная…

— Слава Богу, — сказал Клейн.

— Так вот, пришлось орать дурным голосом «пожар», «горим», «все на улицу». Народ на площадку посыпался, эти двое слиняли.

— Их трое было.

— Ну, до двух-то я считать умею. «Уазик» испарился, так что, думаю, они не засекли, на чем мы уехали. Но мы на всякий случай крутнулись по дворам. Спасибо, Мариночка, радость моя.

Зубов вырвал из рук женщины пакет и принялся жевать.

— С ума сошел, — сказала женщина. — Давай сварю, это же пять минут.

— За пять минут от них уже ничего не останется, — сказал Зубов. — Так вот, Гера, мне не понравилось такое отношение. С этой «Муреной» надо очень серьезно поговорить.

— Я тоже умею считать до двух и даже больше, — сказал Клейн. — Шалаков привел с собой троих. Не надо было мне его пускать, конечно… Он привел троих. И сам сразу ушел. Он им был нужен только чтобы войти. Чужих я бы не пустил. А его я не мог не пустить. Еще подумал, он какие-то новости принес. Он забрал мои блокноты, визитницу, конверты старые. Мобильник еще забрал.