Читать книгу "Кельтский круг - Карло Шефер"

— Да, и я могу себе представить вашу досаду, честное слово. Мне тоже не сладко — я уже зрелая женщина, а приходится выдумывать такие вещи и выкручиваться.

— Ну а почему вы не найдете себе мужчину? — Тойер попытался говорить отеческим тоном, но из-за нехватки опыта стал похож на старомодного учителя немецкого языка. — Ведь вы могли бы жить нормальной жизнью и родить детей.

Ильдирим застонала от досады:

— Потому что я не встретила в жизни подходящего мужчину, господин Тойер. А как ваша дружная семья поживает? На чем играет младшенький? На виолончели, на губах или на родительских нервах?

Ответ сыщика прозвучал не менее желчно:

— Вам ведь известно, что я вдовец? А заводить семью с моей нынешней партнершей не имеет смысла по биологическим причинам. — Заявив об этом, комиссар поймал себя на мысли, что это лишь удобная сторона правды.

— Что от меня требуется? — осведомился он затем уже более мягким тоном.

— Ах, просто не знаю. Честное слово, я очень сожалею, что все так получилось. Вероятно, собеседование в управлении — чистая формальность. Не думаю, что они проверяют всерьез такие данные, ведь я ничего не нарушила и не совершила никакого преступления.

Тойера развеселила мысль, что он устроит в Управлении по делам молодежи неплохое шоу. Поэтому он обещал свою поддержку.

Прокурор рассыпалась в чинных благодарностях, после чего они перешли к обсуждению деталей криминального происшествия. Итак, свидетели говорили про лохматого мужчину, бежавшего в сторону Неккара. Полиции также стало известно, что вдова Эльмара Рейстера не очень печалится о своей утрате, и причину этого, разумеется, еще предстояло выяснить. Хотя едва ли фрау Рейстер стала бы стрелять в нелюбимого мужа возле собственного дома.

Тойер намеревался поискать через СМИ других свидетелей, видевших кого-нибудь из этих двух мужчин. На осторожное предложение прокурора привлечь к расследованию других сотрудников полиции он не отозвался — думал о ночном Неккаре с его черными воронками. Как ему хотелось плыть по течению в надежной и сухой лодке!

7

В понедельник, на Троицу, старший гаупткомиссар проснулся с неприятной мыслью, что он самым постыдным образом не справился с несложной контрольной по математике. По пути на кухню он все еще бормотал:

— Плюс на минус — минус, минус на минус — плюс…

Обычное облегчение от того, что это был лишь сон и что на самом деле он не дрался с папой римским, на этот раз не наступало. Он сразу понял: его подсознание пыталось ночью переварить нелегкую задачу, намеченную на день. Сейчас, вернее, часом позже он поедет к Хорнунг — на завтрак, на беседу, на эшафот. Она звонила вчера, когда четверо полицейских наконец-то сошлись на том, что будут посменно собирать факты и улики, а во вторник, после того как жизнь вновь войдет в деловую колею и появится в продаже местная газета, они тщательно проанализируют все, что наберется к тому времени.

Свою смену он назначил на воскресный вечер, в канун Троицы, проявив великодушие по отношению к семейным коллегам. Лишь сидя у безмолвного телефона и ни о чем особенно не думая, он сообразил, что ни у кого из его ребят семьи в общем-то нет. Мать Лейдига — сущее чудовище, таких еще поискать. Фрау Штерн, судя по всему, слишком ограниченна и простовата, так что обе едва ли годятся в хранительницы семейного очага. А Хафнер? Трудно поверить, что он был рожден в муках земной женщиной, а не выведен в пробирке.

Как обычно, сколько-нибудь дельных звонков не было вовсе. Примерно в два часа ночи гаупткомиссар поручил горячую линию «Убийство у вокзала» заботам недовольных телефонистов и отправился домой.

Теперь он устало прихлебывал кофе и размышлял — пожалуй, чересчур напряженно, — сколько выпить чашек сейчас, если у Хорнунг тоже предстоит пить кофе. На более мудреные темы думать не хотелось.

Потом он кое-как собрался и поехал.

По пути из Гейдельберга в Доссенгейм он радовался пышному расцвету пробудившейся природы. Справа от него темно-зеленой полосой тянулись леса Оденвальда, слева простиралась равнина, испещренная заплатами полей, воздух над которыми вскоре снова задрожит от летнего зноя. Комиссар отметил, что сейчас он, как никогда прежде, глубоко воспринимал природу. Случись это чуть раньше, в Нормандии, отпуск наверняка прошел бы иначе, более удачно. Провинциальный осел! Тойер небрежно притормозил у обочины, одолел тротуар и криво, будто начинающий водитель, припарковался на площадке.

Нет, ему решительно не нравился этот новый жилой район. Хорнунг, посвятившая эстетике всю свою сознательную жизнь и грезившая об огромных старинных зданиях, поселилась на улице Фрауенпфад, когда большинство маленьких чудовищ, сейчас колесивших вокруг него на педальном транспорте, еще пребывали в состоянии идеи, ожидая потного акта зачатия.

Он позвонил в дверь подъезда, Хорнунг открыла не спрашивая. На лестнице Тойера посетило озарение: разве в таких случаях не положено приходить с подарком?

Его подружка стояла у двери в черном платье. Едва ли она выбрала его намеренно, но в нем было что-то символическое.

— А я еще подумала, не достать ли вазу, — небрежно проговорила она, увернувшись от объятий. — Но только подумала и оставила ее в шкафу.

— Понимаешь, у нас столько суеты… Убийство у вокзала, свидетели несут полную чушь…

— Ах, Тойер, перестань…

Они прошли в гостиную. За окном сияло яркое солнце, но в квартире было холодно. Пахло застарелым табачным дымом. Стол ломился от угощения: салаты всех видов, хлеб разных сортов, булочки, рогалики, соки, два термоса с горячими напитками. Яичница соблазнительно шипела на сковородке. Тойер насчитал двенадцать сортов колбасы. И все же стол почему-то выглядел мрачно. Сначала могучий гаупткомиссар не мог объяснить, откуда у него такое впечатление, и решил, что виновато его скверное настроение, но потом сообразил: стол накрыт с таким расчетом, чтобы они оказались как можно дальше друг от друга, а вся снедь расставлена так, что до нее можно дотянуться самому. Хорнунг не хотела за ним ухаживать.

Без долгих размышлений он шлепнулся на стул, хотя хозяйка дома еще не села.

— Бахар? — Бабетта стояла перед огромным зеркалом, висевшим в самом темном углу прихожей.

Ильдирим весело откликнулась из кухни, где намазывала нутеллой ломтики хлеба, превращая их во вкусные коричневые бруски. Она собиралась съездить с девочкой на велосипедах в открытый бассейн, а если он еще не работает, просто прокатиться по полям до Ладенбурга, выехать на большой луг у реки, откуда открывается потрясающий вид на Неккархаузен. На самом деле Ильдирим мечтала поехать со своей дочкой дальше, через табачные поля до Лойтерсхаузена, выпить там кампари в винной лавке на площади, свернуть налево, во весь дух домчаться до Мангейма, в Юнгбуше[11]выругаться по-турецки, ворваться в квадраты Старого города, описать три круга вокруг водонапорной башни, обогнать какого-нибудь сицилийца на Аугустанлаге, свернуть направо в Шветцингер, пригород со спокойными улицами, на которых еще лежат глубокие синие тени. Зайти в планетарий, в кино, потом дать Бабетте легкий наркотик и всласть потрахаться с неким идеальным мужчиной, который весьма кстати материализуется в этот самый миг. Такое беспричинное, весеннее ощущение счастья, когда ты хорошо выспалась, видела приятные сны и даже серьезные проблемы кажутся тебе преувеличенными.