Читать книгу "Заговор в Древнем Риме - Джон Мэддокс Робертс"

Я не сказал никому о том, что обнаружил в подвале храма. Для начала нужно было все хорошенько обдумать, поэтому, заперев сокровищницу на замок, я направился в одну из небольших бань, чтобы не встретить никого из знакомых, забрался в горячую купальню и предался размышлениям.

Кто-то припрятал оружие в храме Сатурна. Вряд ли это связано с попыткой ограбить сокровищницу, ибо воры любой ценой избегают сражений. Но, с другой стороны, тот, кто задумал совершить государственный переворот, вполне мог для начала прибрать к рукам сокровища государства.

Но кто бы это мог быть? Спокойные для Рима времена длились уже двадцать лет, с тех пор как закончилась диктатура Суллы. Все войны велись на чужих территориях, если не считать восстания Спартака. Может, кто-то из наших полководцев задумал совершить поход на Рим и для этого прямо в городе заготовил вооружение для своих когорт? Такое уже бывало не раз.

Но что-то в такой теории не сходилось. Это не давало мне покоя до тех пор, пока я не понял причины: оружие было подобрано самым беспорядочным образом. А всякий военачальник обязан обеспечить своих солдат единообразным снаряжением, хотя бы из соображений аккуратности. Тот же, кто устроил этот склад в подвале храма, очевидно, добывал оружие везде, где только можно. Не исключено, что даже намеренно скупал его по несколько штук в разных местах, чтобы не вызвать подозрений.

Разумеется, не все наши полководцы были столь обеспечены, как Помпей. В Италии хватало ветеранов доброй дюжины войн, лишенных денежного содержания. После расформирования легионов их расселяли по небольшим фермам, раскинувшимся по всему Италийскому полуострову. У каждого оставались шлем и щит, у очага рядом с мечом висело и прочее снаряжение, и он только и ждал призыва вновь встать под римские знамена. Эти ветераны, представляя собой одну из самых потенциально взрывоопасных сторон римской жизни, всегда могли стать источником мятежа. Почти всякий высокопоставленный государственный деятель, чувствующий себя обманутым, уязвленным или оскорбленным, мог вспомнить, что некогда был воином и что у него в подчинении было множество солдат, готовых следовать за ним. Он вполне мог начать скупать старое оружие, чтобы снарядить им городскую когорту.

Я пытался прикинуть в уме, кто более других подходил на роль заговорщика. И к сожалению, пришел к выводу, что почти каждый из высокопоставленных государственных мужей мог быть если не подстрекателем интриг, то их сторонником. Многие из них приходились мне родственниками, но я бы не посчитался ни с чем, даже с собственной жизнью, если бы кто-нибудь из них оказался участником заговора.

Мне становилось ясно, что я вступаю в дело, которое потребует хитрости и изощренности, храбрости и, возможно, жестокости. Поэтому решил нанести визит тому, кто сполна обладал этими качествами, — Титу Аннию Милону.

Милон был лучшим представителем того типа людей, которые заняли выдающееся положение в Риме на протяжении последнего столетия. Другими словами, он являлся политическим преступником. Помимо криминальной деятельности ему доводилось выполнять серьезные поручения больших политиков. Такие, как он, срывали выборы соперников, следили затем, чтобы голосование проходило за нужных кандидатов, предоставляли услуги телохранителей, бунтовщиков и прочие. Занимающие высокие посты патроны, в свою очередь, обеспечивали им поддержку в суде. Другим представителем подобного рода людей был Клодий. Но если Клодия я терпеть не мог, то к Милону относился как к доброму другу. Понятно, что Милон с Клодием были смертельными врагами.

К Милону я направился прямо из бань. Его дом находился неподалеку от моего, у подножия Виминала, в районе шумных торговых лавок, которые лишь к вечеру утихали, словно истощая свой пыл. Милон когда-то был помощником Макрона, главаря уличной банды. После внезапной смерти своего патрона Милон занял его место и поселился в его доме, представив суду завещание, которое весьма походило на подлинный документ, выражавший волю покойного.

У входа меня встретил долговязый детина, обнажив в широкой улыбке беззубый рот. Это был галл, очевидно прибывший в Рим в раннем возрасте, потому что говорил без акцента. В области подмышечной впадины, под туникой, у него торчала сика — оружие охранника.

— Приветствую тебя, квестор. Давно не заходил.

— Потому что ныне я уголовными делами не занимаюсь, Бербикс. В противном случае мы бы с тобой не расставались.

— Ошибаешься, квестор, — не переставая улыбаться, продолжал он. — Ты же знаешь, я невинен, как новорожденный младенец. Кстати, о невинности. Надеюсь, ты не причинишь моему патрону вреда той штуковиной, что торчит у тебя из-под туники? Знаю, вы друзья. Но дружба дружбой, а осторожность прежде всего. И вообще, удивляюсь! Вроде бы публичный деятель и вдруг позволяешь себе такое.

Я совершенно забыл о своем вещественном доказательстве. Выходя из дому, сунул подобранный на месте преступления кинжал под тунику, предварительно обернув его тряпкой. До чего же у Бербикса острый глаз, раз он смог разглядеть оружие через тогу и тунику.

— Когда такое было, чтобы маленький кинжал мог сослужить добрую службу тому, кто вздумал поднять руку на Милона?

— Что верно, то верно. Проходи. Доложу о тебе.

У Милона был прекрасный дом. Он перестроил его по новому образцу, так что теперь в его распоряжении был не только большой двор, но и комната для собраний, в которой он устраивал встречи со своими сообщниками независимо от погоды. Толстая деревянная дверь была укреплена железной обшивкой и тяжелыми навесными замками. Дом напоминал крепость, способную выдержать любое нападение уличных банд. С трех сторон он был окружен улицами, причем входная дверь выходила на самую узкую из них, чтобы лишить противника возможности применить таран.

Бербикс проводил меня в маленькую приемную, после чего послал за хозяином девочку-рабыню, а сам вернулся на свой пост. То, что Милон счел достаточным держать на входе в дом только одного стража, служило признаком относительно спокойных времен. Мой приятель издавна поставил себе цель стать народным трибуном, несмотря на то что из-за этой должности поплатился жизнью не один римлянин. На нее также метил Клодий. Неизбежные столкновения его с Милоном радостно предвкушались праздными гуляками Форума. Клодий в достижении своей цели опирался на возрастающее влияние Цезаря, Милон же делал ставку на Цицерона, с которым имел какую-то странную связь.

Наконец в комнате появился хозяин, одаривший меня лучезарной улыбкой. Мы пожали друг другу руки. С тех пор как он зарабатывал себе на жизнь греблей, прошло немало лет, но его рукопожатие не утратило своей силы. Довольно молодой человек крепкого телосложения, он источал столько энергии и амбиций, что долгое пребывание в его обществе утомляло меня.

— Деций! Сколько лет, сколько зим! Куда ты запропастился? Совсем позабыл приятеля. Вид у тебя, скажу честно, бледноватый. Вот до чего доводит публичная служба. Видать, только и делаешь, что сидишь в храме и считаешь денежки под неусыпным оком Сатурна? Скажи, как чувствует себя человек в роли ответственного за все золото Рима?