Читать книгу "Брызги шампанского - Михаил Черненок"

Егор Захарович посмотрел в окно. Усмехнувшись в седую бороду, сказал:

– Вон, за усадьбой Ефима Одинеки, на лавочке возле Кешиной избы, закадычные дружки посиживают. Видать, соображают, где бы сподручнее опохмелиться.

Голубев, обжигаясь, торопливо допил стакан душистого чая и, поблагодарив гостеприимного Егора Захаровича за плотный завтрак, направился к друзьям. Поздоровавшись с ними, присел на край лавочки и начал разговор с беспроигрышного вопроса:

– Ну, как после вчерашнего, мужики?..

– Я-то ничего, а Кеша набрался, – с неизменным прононсом ответил Замотаев.

– Не преувеличивай, Гриня, – обидчиво возразил Упадышев. – По пути до дому ни разу не упал.

– Зато качался, как ванька-встанька.

– Это меня сват Ефима Иваныча накачал.

– Бритоголовый? – уточнил Слава.

– Ну, вылитый Фантомас. Но очень компанейский дядя. Не успеешь закусить, он уже следующую рюмаху наливает: «Будь здоров, Иннокентий!» Не уважить такого человека грешно. Приходилось пить второпях, на скорую руку.

– Что правда, то правда, – поддержал Замотаев. – На третьей рюмке я поперхнулся, говорю: «Притормози, Василь Василич, могу с разбегу захлебнуться». Он сразу не в бровь, а в глаз: «Ты меня уважаешь, Григорий?» – «Уважаю». – «Тяни до дна!»

– Василий Васильевич его зовут? – спросил Голубев.

– Ну.

– А фамилию свою он не говорил?

– Говорил при знакомстве. Чо-то такое из одежного… Кажется, Пиджаков.

Упадышев ехидно хохотнул:

– Ох, Гриня, ты ляпнул, как в лужу дунул. Не Пиджаков, а Кафтанчиков.

– Ты прав, с тебя – поллитра, – вроде как отшутился Замотаев.

– Про охоту разговора с ним не было? – снова задал вопрос Слава.

– Хвалился Василь Василич, что на утренней зорьке с лету двух кряковых селезней срезал, – ответил Кеша.

– Об убийстве Гусянова не рассказывали ему?

Друзья растерянно переглянулись. Упадышев будто удивился:

– Чо, нельзя было об этом говорить?

– Можно. Я спрашиваю: рассказывали или нет?

– Хотели подробно рассказать, но Ефим Одинека нас одернул: «Не поганьте своим гнусным сообщением мое юбилейное торжество. Собаке – собачья смерть».

– Что это кузнец так нелюбезно отозвался о погибшем?

– А в Раздольном Володьку никто не любил. Тут кому ни скажи о его смерти, все в один голос заявят: «Жил, фулиган, грешно и подох смешно».

Из распахнутого оконца избушки выглянула смуглая молодая женщина с утомленным лицом. Глядя на обернувшегося к ней Упадышева, хмуро спросила:

– Ты, балабон, не забыл, что завтра у меня день рождения?

– Ну и что? – вроде не понял Кеша.

– Надо бы заколоть кабанчика.

– А он-то причем?

– При том, пень придурочный, что в доме мяса ни кусочка нет! – вспылила женщина.

– Так бы прямо и сказала. Чего в амбицию-то лезть? – обиделся Кеша. – Тебя, Людка, послушать, одна ты – дерево, остальные – пни.

– Кто ж вы есть, алкаши?!

– Кто, кто… Люди!

– Надо же! Люди… хрен на блюде!..

В избе тягуче закатился в плаче, похоже, грудной ребенок. Женщина тут же кинулась его успокаивать. Упадышев вздохнул:

– Не выспалась баба. Опять Колька всю ночь верещал. Очень неудачный пацан получился. Ни днем, ни ночью от его визга покоя нет. И прожорливый к тому же. Кроме Людкиного молока, еще по три четушки коровьего засасывает ежедневно.

– Это у него нервы слабые, – тоном знатока сказал Замотаев. – Попробуй водкой лечить. Чайную ложку – на четок молока. Перед употреблением взбалтывать. Меня самого в малолетстве, маманя рассказывала, только таким способом избавили от крика и бессонницы.

– Рискованный рецепт, – усомнился Кеша. – Сосунок в люльке может спиться до такой степени, что и ходить никогда не научится.

– Ну, я ж научился. И тридцатый год, слава Богу, хожу как ни в чем не бывало.

– Наше-то с тобой поколение крепкое, а вот из нынешних желторотиков неизвестно, что получится.

– Не бойся. Желторотики, когда вырастут, могут и нас, крепких, за пояс заткнуть. Говорят, дети идут дальше своих родителей, – Замотаев прислушался к надсадному плачу малыша в избе и вдруг крикнул: – Люда, выкинь ты этого сверчка в крапиву! Кеша тебе нового сделает.

– Заглохни, гундосый! – тотчас донеслось из окна. – Я тебе, фитиль длинный, кочергой по хребтине так сделаю, что всю оставшуюся жизнь икать будешь!

Не ожидавший столь грубого отпора на свою шутку Замотаев смущенно почесал лохматый затылок. С сожалением посмотрев на друга, спросил:

– Как ты с такой тигрой живешь?

– Будто твоя – толстая бочка-учетчица не тигра?! – оскорбился Упадышев.

– Моя толстуха намного спокойней. Хотя, что скрывать, тоже не сахар. Теперь вот решила похудеть и стала ездить по полям не в рессорном ходке, а верхом на лошади.

Кеша заинтересовался:

– И какой результат?

– Лошадь похудела килограммов на десять. Даже бока у кобылы ввалились.

Голубев, и до того с трудом сдерживавший смех, на этот раз не удержался. Насмеявшись от души, сказал:

– С вами, ребята, не соскучишься.

Замотаев, глядя себе под ноги, огорченно изрек:

– При нынешней жизни, если скучать, можно в одночасье умом рехнуться.

– Чем вам жизнь-то плоха?

– Всем. Колхоз развалили. Придумали дурацкое АО. А что в нем хорошего?.. Настоящих денег с прошлого года не видим. Иной раз Капелька подбросит мелочевку, будто собакам – на драку или курицам – на смех.

– За какие заслуги вам платить? Вчера не работали, сегодня тоже на солнышке греетесь.

– Вчера была суббота, сегодня – воскресенье. Используем законное право на отдых. Зря мы, что ли, за новую Конституцию голосовали?..

– В Конституции еще записано и право на труд.

– А в будние дни мы трудимся.

– Где?

– Куда Капелька пошлет.

– Расплывчатый ответ. Послать ведь можно и… куда подальше.

– Не без этого, конечно. Случается, что и на… хутор бабочек ловить отсылает.

– Понятно. Оказывается, вы из кружка юных натуралистов, – иронично сказал Голубев.

Замотаев иронии не понял:

– Некогда нам ерундой заниматься. Мы с Кешей и раньше ни на политзанятия, ни на вечерние посиделки сельхозкружков не ходили. А теперь, как новая власть настала, вся эта учебная дребедень вообще прекратилась. Насчет «хутора» сказал к тому, что Капелька хамит много. На все справедливые претензии одно твердит: «Не захотели на президентских выборах поддержать того кандидата, которого надо было, вот и мотайте сопли на кулак». Даже обидно становится.