Читать книгу "...И белые тени в лесу - Мария Грипе"

Но несносной она становилась, только когда мы садились за стол, в остальное время мы хорошо ладили. Разумеется, мы жили в большом напряжении: день проходил за днем, а новостей все не было. Ни от бабушки. Ни из замка.

Я больше рассчитывала на бабушку, но Каролина думала только о Замке Роз. Каждое утро она летела на почту узнать, нет ли письма. Она не стала указывать на конверте наш адрес, и ответ должен был прийти до востребования. Каролина делала так всегда. Почему – я не знала.

И вот однажды утром, когда Каролина убежала на почту, бабушка наконец позвонила. Она нашла для нас новую горничную. Девушку звали Эстер, и она могла приступить немедленно. Эстер была готова пробыть у нас до осени, если Каролина захочет вернуться, но она также может остаться, если Каролина решит уволиться. Что ж, лучшего нельзя было и желать. Бабушка уже написала маме в деревню.

Она также успела заручиться согласием двух фермеров, но, на ее взгляд, можно было найти что-нибудь повеселее, и поэтому она советовала подождать еще несколько дней. Она продолжит поиски и перезвонит.

Только я положила трубку, как вбежала Каролина. Щеки у нее порозовели, в руке был белый конверт. Глаза Каролины сияли.

– Пришел ответ из замка! Место наше!

Неужели такое возможно? Я хотела прочитать письмо, но Каролина пустилась в пляс, обмахивая свое разгоряченное лицо конвертом, словно веером. Она была вне себя от радости, пела и свистела, как сумасшедшая.

– Ну, пожалуйста… Дай же и мне прочитать! Каролина неожиданно опустилась на пол, юбка легла изящными складками. Она прижала письмо к сердцу и вперила взгляд прямо перед собой с выражением мечтательности и отрешенности. Я осторожно тронула ее за плечо.

– Каролина! Покажи мне письмо.

Она медленно повернула голову и посмотрела на меня с отчуждением.

– Но ведь письмо адресовано мне.

Я онемела. Что же, мне нельзя его прочитать? Ведь меня оно касалось не меньше, чем Каролину.

Но она вдруг перестала понимать самые простые вещи, сделалась глуха к моим доводам – разговаривать с ней стало невозможно.

– Я же сказала: место наше, – повторила она. Она полагала, что этого с меня будет довольно.

– Кто написал ответ? Аксель Торсон?

Она не ответила и на это.

Каролина казалась такой смущенной, что я не могла на нее сердиться. Скорее я испугалась – и попробовала действовать уговорами.

– Разве ты забыла, что это я нашла объявление?

– Не забыла. Но ты никогда не верила, что нас туда пригласят. И это я написала им письмо.

Я напомнила Каролине, что и понятия не имела, что она пишет в замок. Ведь она поставила меня перед фактом. Если бы она попросила, я бы ей помогла, но она же мне этого не позволила! Она пришла ко мне лишь тогда, когда все было уже готово.

– Ты бы никогда им не написала, – ответила Каролина. – А если бы и написала, то не видать нам этого места как собственных ушей.

Я не могла сдержать улыбку.

– Да, я бы, пожалуй, написала иначе…

– Не видать как собственных ушей!

– Возможно, но…

– Это – только моя заслуга. И тебе следует сказать мне спасибо.

Что тут прикажете делать? Не могла же я отправляться в замок, не зная, что меня там ожидает. Так странно, что она не хочет, чтобы я прочитала ответ.

– Если бы ты хоть раз доверилась мне! – воскликнула Каролина.

Хитрая. Она знала, что каждый раз, когда она пеняет мне за недоверие, меня охватывает чувство вины. Мне стало стыдно. Я развернулась и сделала шаг к двери. Я решила закончить этот разговор. И уйти.

Каролина вскочила с пола и бросилась за мной следом. Встретив ее ясный, смеющийся взгляд, я тут же позабыла все свои горькие мысли.

– Давай сядем.

Мы опустились на диван, она с одного краю, я с другого. Сняв туфли, мы забрались с ногами на сиденье, Каролина игриво меня пихнула.

– Глупые-глупые ножки хотели от меня убежать…

Я тоже пихнула ее, эта игра продолжалась некоторое время.

– Я, наверно, очень противная?

– Да уж…

Она мягко улыбнулась.

– Я знаю, что неисправима.

– Видимо, да…

Каролина вздохнула, подобрала ноги и принялась задумчиво раскладывать вокруг себя юбку.

– Я обещала показать тебе письмо, когда нас пригласят в замок? – спросила она, накрывая мои ноги краешком своего подола.

– Обещала.

– Я не отказываюсь от своих слов. Ты, конечно, можешь прочесть оба письма. Но мне бы хотелось, чтобы это произошло чуточку позже.

Она взглянула на письмо, которое держала в руке, а затем положила его на расстеленную юбку; теперь оно лежало между нами, и я вполне могла до него дотянуться. Я прикинула, успею ли я его схватить, но не пошевелила и пальцем. Интересно, к чему она клонит?

Каролина медленно отпустила конверт и издала легкий, печальный вздох:

– Вот, читай! Но если ты хочешь показать мне… как своей сестре… что ты мне доверяешь… то ты подождешь, пока мы сядем в поезд.

Каролина сделала паузу, стараясь поймать мой взгляд. В ее глазах была грусть, они смотрели нежно и доверчиво.

– Я бы оценила это по достоинству!

Я не отвечала и по-прежнему сидела, не двигаясь. Каролина снова вздохнула.

– Конечно, ты вольна поступать, как сочтешь нужным…

Она опять протянула руку к письму и медленно пододвинула его ко мне: одно движение – и письмо окажется у меня. Но я не двигалась. Тогда Каролина выпустила его. Медленно и с нежностью она протянула мне свою маленькую мягкую ручку. Я взяла ее, оставив письмо на диване.

– Спасибо, сестра, – шепнула Каролина.

Я не могла выговорить ни слова, я была и тронута, и обеспокоена одновременно. Что все это значит? Я напоминала себе актрису второго плана, которая вдруг получила слишком большую роль и, ослепленная блестящей игрой примадонны, сбилась с текста. Я была уничтожена, моя рука, словно неживая, лежала в руке Каролины. Я была никудышной актрисой и потому безвольно ждала, что будет дальше.

Я волновалась, чувства переполняли меня.

Внезапно Каролина вскочила и звонко рассмеялась:

– Значит, не зря я писала про философию!

Волшебство разрушилось, я тут же пришла в себя.

– Но ведь все это хвастовство. Это ужасно…

– Почему? Похоже, в замке мое письмо произвело впечатление.

Я не могла удержаться от смеха: ее радость была так заразительна, что я отбросила все опасения. Пан или пропал. Мы сидели в обнимку, хихикая, как два ребенка.