Читать книгу "Двое на краю света - Татьяна Алюшина"

– Точно! – спохватилась я и подскочила с места. – Вы тут посидите, Пал Андреич, а я быстренько в каюту сбегаю и принесу.

– Ну нет, давайте-ка я вас провожу, а то болтает все сильней, – предложил он, вставая.

– Нет, нет, – остановила я его галантный порыв. – Я сама, а вы посторожите пока Ричарда, чтобы не упал.

– Кого? – не понял он.

– Мой комп, я его так с уважением называю.

Вообще-то это я от доброты душевной отказалась от его помощи, просто подумала мельком, как ужасно сконфузится Анжелочка, когда ее обожаемый Краснин лицезрит ее в столь непрезентабельном зеленом виде с позывами к рвоте. Да и Верочке с Зиной тоже будет неудобно. Хотя в каюту он и не зайдет, это понятно, ну а если девушкам понадобится мимо в туалет пробежать?

Нет, ну вот я какая заботливая и гуманная дамочка. Бываю. Иногда.

Мы с Красниным провели остаток этого дня вдвоем.

Так получилось. Все работы отменились стихией, даже за компьютером стало неудобно сидеть – приходилось балансировать корпусом, сохраняя равновесие, и держаться рукой за что-нибудь. Оставалось два варианта – общаться или смотреть телевизор, мы предпочли первое.

Я вручила ему американское издание «Полярной одержимости» Никлена, открыв ее на том снимке, который первым поразил меня: бело-голубой айсберг причудливой формы и белая чайка над ним. Фантастические цвета, движение, настроение!

– Вот, – передала я ему альбом. – Вы читаете по-английски?

– Читаю и говорю, – кивнул Краснин, с интересом рассматривая снимок.

– А, ну да, разумеется, – сообразила я элементарный факт, что ученый международного уровня, да и с докторским званием, не может не владеть английским в совершенстве. – Вот именно этот снимок произвел на меня сильное впечатление, – пояснила я. – Такое, что я тут же начала изучать все возможные фотографии про высокие широты. А это Пол Никлен, его известный фотоальбом. Это вам.

– Ну что вы, – покачал отрицательно головой Краснин, отказываясь и протягивая книгу назад. – Это слишком дорогой подарок.

– Ну я же не взятку вам предлагаю. – Я двумя руками подвинула назад к нему книгу и, хитро прищурившись, уточнила: – Хотя, может, и взятку. Берите, у меня дома есть еще один экземпляр. А мне хочется, чтобы вы имели этот альбом, может, посмотрев его, вы станете более серьезно относиться к фототворчеству.

– А почему вы решили, что я отношусь к нему как-то несерьезно или снисходительно? – принимая назад явно не без удовольствия книгу, поинтересовался Краснин.

– Ну, когда вы мне весело отказывали, в ваших словах звучала некая снисходительная надменность по отношению к моему занятию, – напомнила я тот наш разговор.

– Не к искусству фотографии, Павла, а к вашему настойчивому желанию посредством знакомых и связей попасть в экспедицию, – пояснил он, посмеиваясь и первый раз обратившись ко мне без отчества. И в глазах у него скакали такие провокационные чертенята, что как не ответить!

– Ну, если вы обратите внимание, где мы с вами сейчас сидим и беседуем, то согласитесь, иногда это срабатывает, – усмехнулась я.

– Ничего подобного, – тут же подхватил он подачу. – Не сидели бы вы здесь, если бы не ваше биохимическое образование.

– Вероятно, да, но начальная идея снимать Арктику пришла мне с этими фотографиями. – Я указала на альбом у него в руках. – А возможность хотя бы приблизиться официально к экспедиции появилась, когда я воспользовалась связями своих знакомых.

– И мы оба можем только гадать, что из этого получится в результате, – заметил неоспоримый факт Краснин.

А я ухватилась за такой плавный изгиб беседы в нужном мне направлении:

– А вот на этом месте и наступает момент моей просьбы и намека на подкуп, – скромненько озвучила я свою просьбу. – Я тут узнала, что на берег для исследований высаживают далеко не всех желающих. А младших научных сотрудников так и вообще не берут на берег, только на стоянках у жилья.

– Такова обычная практика, – подтвердил Краснин. – Нельзя высаживать большое количество людей, это опасно и мешает работе, вы же ходили на занятия по безопасности, и вам там все объясняли.

– Именно поэтому я с просьбой, – вздохнула тяжело я перед наглым запросом. – А можно меня брать на берег, чтобы я имела возможность поснимать? Это очень важно! Обещаю, сделаю полный фотоотчет об экспедиции и обо всех участниках, вполне официальный! Но мне необходимо снимать и на берегу. Ну, я не знаю, буду там за вами ружья носить или аппаратуру или чай-кофе из термоса наливать, хоть что-нибудь оправдывающее мою высадку делать. А?

Краснин посмотрел на меня с непонятным выражением лица и неожиданно рассмеялся:

– Нет, вы уникальная барышня! Вы всегда добиваетесь своего?

– Нет, – очень серьезно и честно ответила я. – Но я стараюсь. Как говорилось в одном старом фильме: «Я женщина весьма решительного темперамента». Но ведь общеизвестно, что планы должны быть грандиозными, тогда получится реализовать хоть какое-то их количество.

– Я подумаю, что можно сделать, – не стал обнадеживать меня Краснин и удивил неожиданной просьбой, указав на Ричарда: – А у вас здесь есть ваш полный альбом «Неизвестный Урал»? Я бы хотел посмотреть.

– В самом компе нет, – быстро принялась объяснять я, указав ему жестом на портфель от Ричарда, который лежал возле него на диване, Краснин кивнул и передал его мне. – Слишком объемная информация, поэтому я держу его на отдельном диске, чтобы не перегружал Ричарда.

Я поставила и загрузила диск, повернула ноутбук так, чтобы Краснину было удобней, и, жестом указав на экран, предложила ему разглядывать мои работы. Он смотрел и задавал много вопросов – где сделано, когда, что за места и как я туда попала, как я вообще попала в экспедицию, и, продолжая пролистывать один снимок за другим, вдруг спросил:

– А как вы стали фотографом? Это семейное?

– Нет, – чуть усмехнулась я, вспомнив про свою шебутную семейку. – Семейное у нас – это архитектура. Мой дедушка, Платон Миронович Шротт, был известным архитектором еще в тридцатые годы, занимался в основном мелкими архитектурными формами и деталями на больших проектах. Традиционно за фамилию и по доносу был арестован и сослан в ГУЛАГ. Отсидел пять лет, когда при очередном масштабном строительстве кто-то из властных структур столкнулся с тем, что лучшего специалиста по барельефам, колоннам и лепнине держат в лагере, а он до зарезу нужен, ведь САМ хозяин за этой стройкой следит. Деда привезли из лагеря, оправдали, вернули звания, награды и даже дали большую квартиру, но до самой смерти Сталина держали на вечном поводке и пугали возможным арестом, напоминая, что он все еще подозреваемый в измене Родине. Папа пошел по стопам деда и стал архитектором, не таким знаменитым, как дед, но весьма успешным и известным. Правда, в девяностые ему очень нелегко приходилось, но он получал частные заказы из Европы, и там стоят несколько его проектов, очень интересные работы. Мама у меня художник-декоратор в театре, ее родители были простыми людьми, дед метростроевец, но я его не помню, он рано умер, а бабушка Лена работала фельдшером. Может, то, что и отец и мама имеют непосредственное отношение к изобразительному искусству, повлияло, но я об этом как-то не задумывалась.