Читать книгу "Добрый ангел смерти - Андрей Курков"

Глава 16

Неуклюжая прямоугольная многоэтажка плавучего рыбзавода отвалила от причала в полдень. Я стоял на палубе третьего этажа, и казалось мне, что не рыбзавод отвалил от причала, а сам город оттолкнулся от нас и поплыл куда подальше. Солнце в этот день было особенно зловредным — висело оно вроде бы невысоко и жарило вовсю. Железо плавучего увальня было так раскалено — хоть яичницу жарь. Окружившую рыбзавод духоту мог разогнать только волжский ветерок, но воздух был неподвижен. Рыбзавод не плыл, а едва заметно полз по гладкой воде, так медленно полз, что даже волжская поверхность не реагировала, оставаясь тревожно неподвижной.

— Эй котик! Чего стоишь, пошли в каюту! — окликнула меня Даша.

Я вернулся в каюту, которую до этого и рассмотреть не успел, лишь рюкзак закинул и вышел. Каюта была двухместная, маленькая, с квадратным окошком, занавешенным куском салатовой материи. В углу у железной овальной двери был умывальник, под ним — мусорное ведро. Под окошком стоял столик с будильником и тяжелой пепельницей из литого стекла. По бокам каюты, как в купе поезда, располагались две узкие койки, аккуратно застеленные, с подушками, стоявшими по-наполеоновски одним углом вверх.

— Вон та твоя, — указала мне Даша на правую койку. — Будешь днем здесь сидеть, а вечером, когда народ пьяный — гуляй себе по палубам, только не заблудись!

— А плыть долго? — спросил я.

— Смотря куда, — рассудительно ответила Даша. — Тебе ж до этого, до Комсомольца надо?

— До какого комсомольца?

— Ну залив Комсомолец.

— А зачем он мне?

— Нюра сказала, что ты на Мангышлак хочешь? Так это самая ближняя точка, после Гурьева мы туда пойдем, а потом уже в другую сторону, до Мумры…

Я задумался. Залив Комсомолец? И название какое-то не казахское, да еще и неизвестно, как мне оттуда потом выбраться? Что там есть? Порт? Город? Рыбацкая деревня?

— Даш, а там что, приставать завод будет? — спросил я.

— А чего ему там приставать? Нет, рыбу примем от тралеров, покрутимся денек-два и дальше.

— А как же я сойду?

— Договоримся с каким-нибудь судном, — уверенно пообещала Даша. — Ладно, сиди тут, если захочешь — водка в тумбочке под столиком, вода в кране. Там же в тумбе консервы, если проголодаешься. А мне на летучку надо.

Плавно открылась и закрылась тяжелая овальная дверь. Я остался один.

Присел на свою кровать. Потянулся к окошку и, отодвинув самодельную салатовую занавесочку, выглянул на волю. Перед окошком, метрах в двух, был виден покрашенный серой краской бортик, за которым проплывал мимо невидимый берег.

Только полоска голубого, пропеченного солнцем неба — вот и весь вид из окна на знаменитую волжскую природу.

Я прилег на койку и прислушался к тишине. Тишина оказалась довольно громкой — какие-то глубинные жужжания и шумы, казалось, отовсюду проникали в каюту. Но отсутствие резких звуков делало эти шумы мирными, естественными, как шум природы. Все это было хорошим фоном для размышлений.

Мне вспомнился только что отчаливший город Астрахань. Вспомнился с благодарностью. Я поднес правую руку к носу, понюхал ладонь и улыбнулся устойчивому запаху черной икры. Потом автоматически подставил под нос вторую ладонь, и тут уже крепкий запах корицы победил соленый запах икры. Это меня не огорчило, наоборот — я словно получил еще одно доказательство разнообразия жизни и ее запахов. И вспомнил Киев, Пущанское кладбище, папку с рукописью, вытащенную из могилы. Дальше вспоминать Киев не захотелось, и я снова понюхал ладонь правой руки. Меня позабавило, как запах мог переключать воспоминания и мысли. Я улыбнулся недавнему прошлому ленивой, немного сонной улыбкой. И задремал.

Глава 17

Вечером, вернувшись с работы, Даша отпустила меня «погулять». Чтобы действительно не заблудиться — была у меня такая боязнь — я гулял по своему этажу. Вышел на палубу и минут за двадцать не спеша, останавливаясь и осматриваясь, обошел по периметру всю махину плавучего рыбзавода. По обе стороны от него двигались назад, в сторону Астрахани, далекие, но различимые, скудно обсыпанные зеленью берега. Покрасневшее солнце зависло справа, и видно было, как ступает оно под мощной воздушной волной вечерней прохлады. В воздухе пахло рекой, ветерок ерошил волосы. Вечерняя свежая влажность бодрила. И бодрила, очевидно, не одного меня. Внутри рыбзавода бурлила жизнь. Из его недр по длинным железным коридорам, через занавешенные окна кают просачивались на палубу голоса, хохот, крики. И по мере того как солнце, опускаясь под тяжестью вечера, пунцовело и слабело, все громче доносились из недр рыбзавода эти голоса и шумы, и уже не возникало ни малейшего сомнения, что вот-вот они вырвутся на палубу, выплеснутся за борт и где-нибудь вдалеке, на одном из берегов какой-нибудь рыбак, сидя у костра, обернется на далекое плывущее чудище, светящееся десятками квадратиков окон и разливающееся по вечерней Волге множеством голосов.

Стемнело быстрее, чем я ожидал. Как-то внезапно меня обступила темнота, и эту темноту тут же подчеркнул квадрат желтого света, выпавший из окна чьей-то каюты. Я еще стоял, привыкая к темноте. А рядом уже кто-то остановился — две фигуры, два огонька сигарет. Эти сигаретные светлячки то замирали, то описывали дугу — четкую и многократно повторяемую — от бортика палубы ко рту и обратно.

Я прислушивался, ожидая понять по голосам, кто это был. Но они молчали.

Молчали минут пять. Вдруг один огонек сигареты падающей звездой полетел за борт и женский приглушенный голос сказал: «Так этому козлу и надо!». Второй голос, тоже женский, но позвонче, произнес «Ага!» и обе фигуры начали удаляться от меня, оставив позади на поручне бортика слабеющий огонек. Я подошел к нему и пальцем спихнул тлеющий бычок за борт. Посмотрел им вслед. Скрежетнул железный овал двери, выходившей на палубу из общего коридора.

Я решил еще постоять. Номер каюты я помнил и, находясь на своем этаже, заблудиться уже не боялся.

Минут через двадцать вернулся в каюту. Даша сидела в ситцевом халате на своей койке. На столике стояла початая бутылка водки, два гранчака и большая чашка с холодной водой.

— Нагулялся? — спросила она.

— Да.

— Выпьешь?

— Чуть-чуть…

Она налила в стаканы граммов по пятьдесят.

— Паскудный день сегодня, — пожаловалась она, протягивая мне стакан.

Я взял стакан, уселся на свою кровать в изголовье, поближе к столику.

Посмотрел на Дашу — какую одежду она ни надевала, все равно удивительная округленность ее тела словно выпирала из этой одежды. Округленность эта была как бы продольной, только большая приподнятая грудь нарушала ощущение всесторонней гладкобокости.

— Ты чего впялился? — с улыбочкой спросила Даша. — Красивой бабы не видел?

Пей давай!