Читать книгу "Русская дива - Эдуард Тополь"

— Разве ты не можешь отложить отъезд? Ты же Раппопорт!

— К несчастью, не могу. Двадцать дней — это мой лимит, ни минуты больше, все рассчитано…

Тогда Анна не понимала, что рассчитано. Ей казалось, что при его возможностях он мог отложить свой отъезд хоть на год! Она поняла это позже, когда имя Раппопорта стало московской легендой. «Лимит» был потому, что его вели и он знал об этом. Его вели и тогда, когда он впервые появился в ее кабинете в коллегии адвокатов, и во время судебного процесса, и в самолете по дороге на юг. Только в Сочи, когда прямо от трапа самолета правительственная «Чайка» без номерных знаков умчала их на заповедную дачу, те, кто вел их в самолете, озадаченно почесали, наверно, в затылках и бессильно развели руками.

Но когда Максим и Анна вернулись в Москву, его повели опять. И видимо, он знал, что его поведут, и поэтому сказал ей еще в аэропорту:

— Все, Аня. Для тебя я уже уехал.

— Почему? — изумилась она.

— Так надо.

— Ты скотина!

Он посмотрел ей в глаза, и впервые за все время их знакомства в его глазах не было озорного блеска гения. В них была боль.

— Аня, моя фамилия Раппопорт, ты знаешь. Но я бы мог отдать им эту фамилию, всю, с тремя «п», и взамен взять тебя и уехать, я бы это сделал, клянусь моей мамой Ривой Исааковной. Но это уже невозможно. Ну, поверь Раппопорту!

Она обиделась. Она обиделась и прямо из аэропорта уехала уже не с ним, а одна, отдельно, в другом такси — как он и настаивал. Но она была уверена, что через день, ну, максимум через три дня, он позвонит, приедет с букетом крымских роз или просто ворвется в ее кабинет и скажет: «Аня, я все устроил, ты едешь со мной!» И до последнего дня, до 19 июля она каждый день и час была настороже, в ожидании его звонка, его стремительного появления.

4

Он не позвонил и не появился, и за два часа до отлета его самолета она прыгнула в свой «жигуленок» и сломя голову понеслась в Шереметьево. Но Максима там не было. Самолет, улетающий в Вену рейсом 228, был, туристы-австрийцы были, евреи-эмигранты — целых шестнадцать семей с детьми, чемоданами и баулами — тоже были. Но Максима Раппопорта не было. Она хотела спросить о нем у дежурной по посадке, но в последний момент остановила себя — вспомнила его «атташе», набитый американской валютой. Она была адвокатом и хорошо знала правила игры. Империя могла смотреть сквозь пальцы на хозяйственные преступления, но становилась беспощадной к тем, кто нарушал ее монополию на печатание денег и особенно на валютные операции. Даже «либерал» Хрущев вышел из себя, когда узнал о валютчиках Рокотове и Файбышенко. Хрущев приказал расстрелять их — до суда! А ведь у Рокотова было «всего» двести тысяч долларов…

Сколько было у Раппопорта, Анна узнала через три недели. Впоследствии, когда история Раппопорта стала легендой, эта цифра все увеличивалась и увеличивалась, но, наверно, та, которую называли первоначально, по горячим следам, была ближе к истине.

У Раппопорта, сказали, был миллион долларов.

И это было похоже на него, он любил эффектные цифры. Уехать из СССР с неполным миллионом — нет, его самолюбие страдало бы от этого. А везти больше миллиона — миллион с каким-нибудь хвостиком — тоже было не в его характере, он не был мелочным. Поэтому Анна сразу поверила в эту цифру — у Раппопорта был миллион долларов стодолларовыми купюрами. Он скупал эти стодолларовые банкноты у мелких и крупных фарцовщиков в Москве, Ленинграде, Риге, Одессе и платил за них советскими деньгами, практически любую цену, а валютой — 125 и даже 150 долларов за сотенную купюру.

Конечно, он накололся на слежку, это было неизбежно. Но, говорила легенда, он продолжал открыто и даже вызывающе открыто ездить по Москве и другим городам со своим неизменным черным «атташе», пристегнутым к запястью левой руки. Он возил в этом «атташе» пачки советских и несоветских денег, встречался с фарцовщиками и скупал у них стодолларовые банкноты, которые затем аккуратно складывал в потайной сейф, вмурованный за камином в своей квартире на Фрунзенской набережной.

«На что он рассчитывал?» — недоумевали рассказчики легенды. Ведь в КГБ, в 10-м Направлении Политической службы безопасности, созданном специально для борьбы с «экономическими преступниками», то есть со спекулянтами иностранной валютой, знали о каждом его шаге и, конечно, о том, что он подал документы на выезд. Почему же они не взяли его? Не арестовали его при встречах с фарцой? А, наоборот, даже дали ему разрешение на эмиграцию! Разве они не понимали, что он скупает валюту не для того, чтобы оставить ее в московской сберкассе, а для того, чтобы вывезти?

Они понимали. Бригада офицеров КГБ, которая вела Раппопорта и его черный «атташе», понимала все. И тем не менее, они не мешали ему собирать этот миллион. И когда Раппопорт с какой-то любовницей, говорила легенда, укатил в Сочи, эти офицеры своими руками пересчитали валюту в его квартире, в секретном сейфе. Но в те дни там еще не было миллиона, там до миллиона недоставало каких-нибудь семидесяти тысяч. И они оставили в сейфе все деньги нетронутыми. Потому что у них были свои амбиции — они тоже хотели миллион. «Зачем рыскать по мелким валютчикам, арестовывать, допрашивать, вскрывать полы в их квартирах и вспарывать матрасы в поисках каких-нибудь десяти — пятнадцати тысяч долларов, — рассуждали эти гэбэшные волки. — Пусть Раппопорт сделает эту работу, пусть он соберет миллион, а мы просто изымем эти деньги в момент передачи их за границу».

Иными словами, они играли против него уверенно и спокойно, в солидной манере шахматного чемпиона Карпова. И именно ради этого миллиона попросили Прокуратуру СССР не быть слишком настойчивой в процессе Раппопорта. Ведь в конце концов что важнее — отправить Раппопорта в Сибирь за его аферы с икрой и мочевиной или заставить его собрать для государства миллион долларов?

Правда, чем ближе становился день отъезда Раппопорта, тем тревожней чувствовали себя эти офицеры КГБ — они не понимали, как он собирается переправить свой миллион за рубеж. Однако он «успокоил» их: за неделю до отъезда он привез в мастерскую «Кожгалантерея», что на Комсомольской площади, шесть огромных новеньких кожаных чемоданов и лично директору этой мастерской Арону Гуревичу заказал снабдить эти чемоданы двойным дном и двойными стенками. А на следующий день некто по имени Гриша Мендельсон передал начальнику шереметьевской таможни десять тысяч рублей с просьбой запомнить только одну фамилию — Раппопорт.

В КГБ поняли, что заветный миллион собран. И теперь им оставалось одно из двух — либо нагрянуть к Раппопорту домой и изъять миллион из сейфа за камином, либо ждать, когда этот миллион сам, в подкладке кожаных чемоданов, прикатит в Шереметьево к отлету самолета «Москва — Вена». Ясно, что они выбрали второй вариант. Ведь одно дело доложить на Политбюро, что в квартире у жулика по фамилии Раппопорт нашли миллион долларов, а другое — что изъяли этот миллион на таможне у еврея-эмигранта! «Миллион на таможне» — это международное событие, это героизм и бдительность органов безопасности страны, это ордена и медали, и статьи в прессе, и еще один виток антисионистской кампании. Конечно, они выбрали второй вариант!