Читать книгу "Клетка для невидимки - Андрей Дышев"

– Ты решил оставить нас здесь? – в шутливом тоне крикнул Саркисян, не желая раздувать конфликт.

– Хорошая идея, – ответил Ворохтин, выходя на берег. – Представляешь, как бы обрадовались зрители? Саспенс!

Он велел Гвоздеву взяться за один край одеяла, сам ухватился за другой, и они вдвоем понесли покойника к лодке. Студент, судя по его напряженному лицу, надрывался, ноги его зарывались в песок, и непонятно было, почему он не упал. У самой лодки понадобилось, чтобы студент по щиколотку зашел в воду, но молодому человеку жаль было мочить кроссовки, и он попытался сохранить обувь сухой. Ворохтин, который в это время стоял уже по колени в воде, крикнул, чтобы тот сделал хотя бы еще шаг, иначе тело никак нельзя будет перенести через борт. Трудно сказать определенно, какие мысли посетили студента. Скорее всего он подумал, что покойнику уже все равно, насколько бережно его опустят на днище лодки. По-прежнему желая оставаться сухим, студент из последних сил приподнял свой край и без предупреждения кинул его на передок лодки.

Раздался неприятный глухой стук. Мертвец, ударившись о железную окантовку головой, выскользнул из одеяла и, подняв брызги, упал в воду. Молодой человек проворно отскочил в сторону и принялся стряхивать с себя капли.

Это окончательно вывело Ворохтина из себя. Выйдя из воды, он схватил помощника за мягкий ворот свитера, тряхнул его и, едва ли не касаясь его лица своим тяжелым небритым подбородком, сказал:

– Не боишься, что с тобой когда-нибудь будут обращаться так же, сопляк?

Саркисян, желая вернуть доверие спасателя, не замедлил отругать студента:

– Ты что себе позволяешь? К умершим надо проявлять уважение!

Студент зарделся, но вовсе не оттого, что его отругал шеф. Причиной жгучего стыда стала Кира, которая видела, как Ворохтин таскал молодого человека за ворот. Поклявшись отомстить спасателю за унижение, он самоотверженно зашел в воду, взял измученное тело под мышки и потянул наверх. Без помощи Ворохтина он все равно не смог ничего сделать, но оставалась надежда, что девушка по достоинству оценит его порыв.

Вымокшая компания наконец заняла места в моторке. Ворохтин, как прежде, сел за управление. Саркисян с оператором разместились на средней лавке, ближе к корме. Студент, желая держаться от своего обидчика подальше, устроился на носу, где до него сидела Кира. Оставались еще две свободные лавки, но между ними покоился спящий вечным сном Павлов. Кире ничего не оставалось, как приткнуться рядом с Ворохтиным.

Первая половина пути прошла в напряженном молчании. Саркисян, не желая развития конфликта в творческом коллективе, затеял разговор. Объектом для обсуждения он выбрал шестого пассажира, который в отличие от остальных не мог возразить, сказать что-то обидное и вообще спорить, что было чрезвычайно удобно для миротворческой беседы.

– Утонул, бедолага, – сказал шеф. – Алчность сгубила его. Хотел много рыбы наловить.

Беседа, однако, не завязалась. Ворохтин вообще объявил бойкот шоуменам, Кира была слишком потрясена случившимся на Четвертом острове, Чекота был немногословен от рождения, а студент был поглощен мыслями о своем растоптанном достоинстве. Так бы и причалили они к базе, не проронив ни слова, если бы вдруг в кармане Ворохтина не запиликала радиостанция.

Он торопливо взял ее, воткнул в ухо крохотный наушник и надавил на кнопку.

– Спасатель на связи!

Саркисян произвел свой главный жест – поднял палец вверх, заостряя внимание оператора на происходящем. Тот с неохотой взялся за ручку камеры.

– Это Пятый остров вас беспокоит… Александр Бревин.

– Что у вас стряслось, Александр?

– Ничего! Живу как у Христа за пазухой. Заготовляю грибы и ягоды, копчу уток, сушу рыбу. Уже нет места, куда складировать…

– Вы только это хотели сказать?

– Видел, как вы на Четвертый высаживались. Значит, Павлов сошел?

– Да, к сожалению…

– И больше никто?

– Этого достаточно.

– Как сказать… А вы не могли бы передать аппарат ведущему? Мне надо кое о чем с ним поговорить…

Ворохтин протянул станцию Саркисяну.

– Меня? – удивился тот и стал торопливо пристраивать наушник в ухе. – Чего тут нажимать? Куда говорить?

Ворохтин показал: нажимаешь на красную кнопку и говоришь, отпускаешь – слушаешь.

– Саркисян на связи! – начальственным голосом выкрикнул шеф.

– Приветствую вас! Бревин! – услышал он в ответ. – Виноват, забыл как вас по имени-отчеству. Но это не так важно. Я собираюсь сделать вам деловое предложение. Знаю, что рядом с вами много ушей, поэтому отвечайте мне только «да» или «нет». Договорились?

– Да, говорите.

– Признаюсь, что я уже вдоволь наелся вашей «Робинзонады». Я от души повеселился и хочу вернуться к нормальной жизни…

Саркисян хотел уже объявить всем присутствующим в лодке, что из соревнований выбывает еще один участник, как Бревин добавил:

– Тем не менее я не хочу проиграть.

– Что?! – удивленно воскликнул Саркисян, забыв про конспирацию, о которой просил его Бревин. – Что значит…

Он вовремя замолчал и отпустил кнопку.

– Погодите, не перебивайте! – продолжал Бревин. – Я хочу, чтобы вы незаметно сняли меня с острова. Я поселюсь неподалеку, на какой-нибудь базе отдыха, построю в лесу шалаш, в котором вы будете снимать меня два раза в день, будто все это по-прежнему происходит на острове…

– Нет, нет! – категорически возразил Саркисян и стрельнул взглядом в сторону Ворохтина – не догадывается ли спасатель, о чем идет разговор. – Это невозможно!

– Опять перебиваете! – мягко укорил его Бревин. – За это я вам отстегиваю миллион рублей наличными. Меня не столько интересует выигрыш, сколько нужно удовлетворить свое тщеславие. Понимаете? Вы неплохо заработаете, а я получу лавры победителя. Не спешите с ответом, подумайте над моим предложением. Надеюсь, что не позднее двенадцати ночи вы снимете меня с острова. Конец связи!

Саркисян нахмурился и возвратил Ворохтину рацию.

– Спрашивает, можно ли ему перенести камеру в глубь леса, – сказал Саркисян. – Ветер ему мешает…

Он сам не понял, почему солгал.

– Там может быть хуже освещение, – задумчиво произнес Чекота.

– Он же ничего не понимает в телевидении! – вставил Гвоздев и постучал себя по голове. – Поставит камеру против солнца, и будет на экране черное лицо!

– Так я об этом сразу подумал! – оживился Саркисян и как можно убедительнее добавил: – И вообще, условия для всех участников должны быть одинаковыми. А то дай волю, они занесут камеры кто в шалаш, кто в землянку. Я ему запретил это делать!

Давать задний ход было уже поздно, и Саркисяну ничего не оставалось, как погружаться в ложь все глубже и глубже.