Читать книгу "Мегрэ и призрак - Жорж Сименон"

Голландец был все в той же куртке, и вообще казалось, что после ухода Шинкье сцена совершенно не изменилась. Сидя за письменным столом стиля ампир, Йонкер изучал гравюры, вооружившись огромной лупой.

Он сразу же поднялся навстречу, и Мегрэ отметил про себя, что Шинкье точно описал его внешность. В серых фланелевых брюках, в шелковой рубашке и черной бархатной куртке он выглядел как типичный джентльмен в домашней обстановке и держался также с чисто английским хладнокровием. Не проявляя никаких признаков удивления или волнения, он произнес:

— Господин Мегрэ?

И, указав гостю на кожаное кресло по другую сторону письменного стола, снова сел.

— Поверьте, мне очень приятно познакомиться с таким известным человеком.

Он говорил без акцента, но медленно, словно после стольких лет в Париже все еще мысленно переводил с голландского каждое слово.

— Не скрою, правда, что несколько удивлен той чести, которую сегодня вот уже второй раз оказывает мне полиция.

Йонкер сделал выжидательную паузу, рассматривая свои полные холеные руки.

Он был не то чтобы толст или слишком грузен, а как-то по-барски дороден. В начале века такой красавец мужчина послужил бы отличной моделью для салонного живописца.

У него было несколько обрюзгшее лицо. Голубые глаза спокойно смотрели из-под очков с тонкими золотыми дужками и стеклами без оправы.

Мегрэ заговорил, испытывая некоторую неловкость:

— Да. Инспектор Шинкье говорил, что был у вас. Он квартальный инспектор и прямого отношения к нам не имеет.

— Как я понимаю, вы хотите лично проверить его донесение?

— Не совсем так. Просто он мог что-либо упустить в разговоре с вами.

Голландец, вертевший в руках лупу, пристально посмотрел на Мегрэ.

Какой-то странный оттенок простодушия слегка смягчил жесткий взгляд его светлых холодных глаз.

— Послушайте, господин Мегрэ. Мне шестьдесят четыре года, и я немало скитался по свету. Вот уже много лет я живу во Франции и, как видите, чувствую себя здесь настолько хорошо, что даже построил дом. Перед лицом закона я чист, как стеклышко. Как у вас говорится, приводов и судимостей не имею.

Мне рассказали, что прошлой ночью на улице стреляли как раз напротив моего дома. Как я уже заявил инспектору, ни я, ни моя жена ничего не слышали — окна в наших жилых комнатах выходят на другую сторону.

Теперь скажите сами, как бы вы себя сейчас чувствовали на моем месте?

— Уж конечно, я бы не обрадовался подобным визитам. Незваные гости всякому в тягость.

— Прошу прощения. Вы меня не так поняли. Вы мне нисколько не в тягость!

Напротив, мне приятно встретиться с человеком, о котором я так много слышал.

Вы же понимаете, что я имею в виду совсем другое.

Ваш инспектор задавал здесь довольно нескромные вопросы, но, вообще говоря, для полицейского он держался в допустимых рамках. Я пока не знаю, о чем будете спрашивать вы, но меня удивляет уж одно то, что такой высокий начальник лично занялся этим делом.

— А если я скажу, что делаю это из уважения к вам?

— Весьма польщен, но что-то не верится! Может быть, с моей стороны было бы правильней спросить, в свою очередь, есть ли у вас законные основания для визита ко мне?

— Сделайте одолжение, господин Йонкер. Можете даже позвонить своему адвокату. Скажу прямо: у меня нет никакого официального ордера, и вы имеете полное право выставить меня за дверь. Но учтите: подобный отказ сотрудничать легко можно истолковать как нелояльность и даже как желание скрыть что-то…

Голландец улыбнулся и, наклонившись в кресле, протянул руку к коробке с сигарами.

— Полагаю, вы курите?

— Только трубку.

— Закуривайте, чувствуйте себя как дома. Сам он выбрал сигару, поднеся ее к уху, размял в пальцах, словно проверяя на хруст, обрезал короче золотыми ножницами, потом медленно, почти ритуальными жестами, зажег и стал раскуривать.

— И еще один вопрос, — сказал он, выпустив живописное облачко синеватого дыма. — Скажите, я — единственный на авеню Жюно, кого вы удостоили своим посещением или же вы придаете этому делу такое большое значение, что сами ходите по домам, опрашивая жильцов?

Теперь настала очередь Мегрэ подыскивать слова.

— Вы не первый на этой улице, кому я задаю вопросы. Мои инспектора, как вы изволили выразиться, ходят по домам, но с вами я счел необходимым встретиться лично.

Йонкер слегка наклонил голову, как бы в знак благодарности за оказанную ему честь, но явно не поверил ни одному слову.

— Постараюсь ответить на ваши вопросы, если только они не будут носить слишком интимный характер, — сказал он.

Мегрэ приготовился спрашивать, когда зазвонил телефон.

— Вы позволите?

Йонкер снял трубку и, нахмурившись, кратко ответил по-английски. Школьные познания комиссара в области английского языка были более чем скромны и почти не помогали ему в Лондоне, а тем более во время двух его поездок в Соединенные Штаты, где его собеседникам приходилось проявлять максимум старания, чтобы понять, о чем он говорит. Однако он все же понял кое-что из разговора: голландец сказал, что занят, а на вопрос невидимого собеседника ответил:

— Да, из той же фирмы. Я позвоню попозже. Пожалуй, это значило, что у него находится представитель той же «фирмы», что и инспектор, приходивший раньше.

— Извините… Я к вашим услугам.

Он уселся поудобнее, слегка откинувшись назад и облокотившись на ручки кресла, и приготовился слушать, время от времени бросая взгляд на кончик сигары, где постепенно нарастал беловато-серый столбик пепла.

— Вы спросили, господин Йонкер, что бы я делал на вашем месте. А попробуйте представить себя на моем! В этом квартале совершено преступление.

Как всегда в подобных случаях, соседи могут припомнить подробности, детали, на которые они вначале не обратили особого внимания.

— Кажется, у вас это называется трепотней?

— Пусть так. Но мы-то обязаны эту трепотню проверить. Зачастую в ней нет правды ни на йоту, но иногда она наводит нас на след.

— Хорошо. О чем же трепались соседи в данном случае?

Но комиссар отнюдь не собирался сразу брать быка за рога. Он еще не определил для себя, с кем имеет дело: сидит ли перед ним порядочный, хотя и малоприятный, человек или, что называется, стреляный воробей, который разыгрывает простачка, а смотрит в оба.

— Вы женаты, господин Йонкер?

— Это вас удивляет?

— Нисколько. Мне говорили, что мадам Йонкер — красавица.

— Ах, вот вы о чем! Что же, я, конечно, человек пожилой, скажем прямо старый, разве что хорошо сохранился. — Моей жене всего тридцать четыре.