Читать книгу "Комната убийств - Филлис Дороти Джеймс"

— Например?

— Мы с Энни подумываем открыть ресторан рядом с одним из современных университетских городков. Там всегда существует некоторое количество клиентов, которым некуда деться. Им позарез нужно качественное питание по приемлемым ценам: домашний суп, салаты, состоящие из чего-то более существенного, чем порубленная зелень с половинкой помидора. Еда в основном вегетарианская, но с выдумкой. Где-нибудь в Суссексе, близ Фалмера. Такова идея. Энни вполне готова, хотя у нее есть чувство, будто мы должны сделать что-нибудь полезное для общества.

— Что может быть нужнее обществу, чем качественная пища для молодежи по приемлемым ценам?

— Когда дело доходит до необходимости потратить миллион, Энни начинает думать в интернациональном ключе. У нее что-то вроде комплекса матери Терезы.

Они пошли дольше, храня доброжелательное молчание.

Клара спросила:

— Как Гайлз воспринял твою измену?

— Плохо, как ты и предполагала. На его лице сменилось несколько чувств подряд: удивление, недоверие, жалость к себе и гнев. Он был похож на актера, пробующего перед зеркалом разные выражения. И как это я могла ему понравиться?

— Но ведь понравилась!

— Это было несложно.

— Он думал, ты его любишь.

— Нет. Гайлз думал, что я считаю его столь же обворожительным, как это кажется ему самому, и что я буду не в силах удержаться от замужества, если он снизойдет до предложения.

Клара рассмеялась:

— Эмма, осторожней. В твоих словах слышится горечь.

— Нет, всего лишь искренность. Нам обоим нечем гордиться. Мы использовали друг друга. Он обеспечивал мой покой. Я была девушкой Гайлза, и никто не смел ко мне притронуться. Главенство доминирующего самца признается даже в академических джунглях. Меня оставили в покое и дали возможность сосредоточиться на том, что действительно важно: на моей работе. Восхищаться тут нечем, однако все было по-честному. Я не говорила, что люблю его. Эти слова я не говорила никому и никогда.

— А теперь тебе хочется говорить их и слышать их. От офицера полиции. И к тому же от поэта. Впрочем, от поэта — это я еще могу понять. Правда, что за жизнь вас ждет? Сколько времени вы провели вместе с вашей первой встречи? Четыре свидания из назначенных семи? Быть на подхвате у министра внутренних дел, комиссара полиции, высших чинов министерства — для Адама Дэлглиша это, наверное, верх блаженства. А для тебя? Его жизнь в Лондоне, твоя — здесь.

— Не всегда причиной был Адам, — вставила Эмма. — Однажды пришлось отменить мне.

— Четыре свидания, не считая вашей первой встречи, об обстоятельствах которой не знаешь, что и сказать. Убийство все-таки не совсем обычный повод для знакомства. Ты его, может статься, и не знаешь.

— Я знаю достаточно. И невозможно знать все. Кому это по силам? Любовь к Адаму не дает мне права запросто входить в его мысли, будто в собственную комнату при колледже. Адам — самый замкнутый человек из тех, кого я когда-либо встречала. И все равно я знаю о нем главное.

Так ли это? Эмма задумалась. Адам постоянно имел дело с разломами в человеческом сознании, с притаившимися там кошмарами. А она даже не пыталась в них разобраться. И вовсе не та жуткая сцена в церкви Святого Ансельма открыла ей глаза. О том, какой вред могут друг другу наносить человеческие существа, Эмма знала из литературы; что до Адама, то в тщательном исследовании этих вопросов состояла его работа. Ранним утром, отходя ото сна, она иногда представляла его: с лицом в маске, в гладких, блестящих, обезличивающих латексных перчатках. До чего только не дотрагивались эти руки! Она повторяла про себя вопросы, на которые едва ли когда-нибудь найдет ответы. Зачем ты это делаешь? Тебе это нужно как поэту? Почему ты выбрал такую работу? Или это она тебя выбрала?

— А еще эта женщина, которая с ним работает, — сказала Эмма. — Кейт Мискин. Она входит в его команду. Я наблюдала за ними. Адам — ее начальник, она называет его «сэр» — прекрасно, но я видела братство, своего рода близость, недоступную, казалось, никому, кто не является офицером полиции. Это его мир. Я не вхожа туда. И никогда не стану вхожа.

— Не понимаю, почему ты должна этого желать. В его мире полно всякого дерьма. И Адам не вхож в твой.

— Адам мог бы войти. Он поэт. Ему понятен мой мир. Мы можем говорить на эти темы, и мы в самом деле говорим. Но мы не касаемся его дел. Я даже не бывала в его квартире. Знаю, что он живет в Куинхит, над Темзой, но не видела его дома. Могу лишь воображать. И это также часть его мира. Если Адам меня когда-нибудь туда пригласит, я буду знать, что все в порядке: он хочет, чтобы я вошла в его жизнь.

— Не исключено, что он пригласит тебя в следующую пятницу. Кстати, когда ты думаешь подтянуться?

— Я думаю поехать на каком-нибудь дневном поезде и быть в Патни около шести — если ты не собираешься никуда уходить. Адам обещал заехать за мной в четверть девятого, если ты не против.

— Хочет избавить тебя от мороки с поездкой через весь Лондон на своих двоих. Он хорошо воспитан! И прибудет с примирительным букетом красных роз?

Эмма рассмеялась:

— Нет, Адам приедет без цветов. А если и с цветами, то это будут не красные розы.

Они дошли до памятника жертвам войны, стоящего в конце Стейшн-роуд. На покрытом изображениями постаменте высилась статуя широко шагающего молодого воина, великолепного в своем безразличии к смерти. Когда отец Эммы преподавал в колледже, няня водила их с сестрой в близлежащий ботанический сад. По пути домой они делали небольшой крюк, чтобы выполнить нянино предписание и помахать этому солдату. Няня, которую Вторая мировая оставила вдовой, давно мертва, как и мать и сестра Эммы. Остался только ее отец, живущий теперь в многоквартирном доме у Марилебона, один среди книг. Эмма, проходя мимо памятника, всегда испытывала острое чувство вины от того, что она больше не машет. Ей казалось, она умышленно выказывает неуважение — и не только к погибшим.

На платформе уже начались затяжные прощания между ждущими поезда влюбленными. Несколько парочек прогуливались, держась за руки. А вот одна пара настолько крепко прижалась к стене комнаты ожидания, что выглядела склеенной.

— Тебе претит сама мысль о любовной карусели? — неожиданно спросила Эмма.

— То есть?

— Ритуал спаривания в его современной разновидности. Ты знаешь, как это бывает. В Лондоне ты, возможно, видела больше, чем я здесь. Девочка знакомится с мальчиком. Они друг другу нравятся. Идут в постель, нередко после первого же свидания. У них или получается, и тогда они признаны в качестве пары, или нет. Иногда все закачивается следующим же утром, когда она видит, в каком состоянии ванна, как тяжело извлечь его из постели и отправить на работу, его очевидную уверенность в том, что выжимать апельсины и делать кофе — ее обязанность. Так все обычно и происходит, не правда ли? Ты знаешь хоть один случай, когда она оставалась у него жить?