Читать книгу "Дом кошки, играющей в мяч - Оноре де Бальзак"

Августина не успела раскрыть рта, чтобы защитить своего мужа, как г-жа Гильом движением руки, которому дочь по старой привычке повиновалась, велела ей замолчать и сухим тоном продолжала:

— Не говори мне лучше ничего об этом человеке. Он ходил в церковь только для того, чтобы приманить тебя и жениться на тебе. Неверующие люди на все способны, разве Гильом посмел бы скрывать от меня что-либо, пропадать по трое суток, не сказавшись, а потом болтать всякий вздор?

— Милая маменька, вы слишком строго судите выдающихся людей. Они не были бы одаренными людьми, если бы думали так же, как все остальные.

— Ну и прекрасно, пусть твои одаренные сидят в одиночестве и не женятся. Вот еще новости! Одаренный человек делает свою жену несчастной, и если у него есть дарование, то, значит, это хорошо? Прекрасное дарование у него, нечего сказать! Сегодня одно, завтра другое, не смей ничего сказать по-своему, не знаешь, что ему взбредет в голову, веселись, когда ему весело, грусти, когда ему грустно...

— Но, мама, особенность людей с богатым воображением...

— Что это еще за «воображение» такое? — возразила г-жа Гильом, снова прерывая дочь. — Нечего сказать, замечательное у него воображение, честное слово! Что это за мужчина, которому вдруг взбрело в голову, не посоветовавшись с доктором, есть одни только овощи? Если бы это еще из набожности — было бы понятно, но ведь он набожен не больше, чем любой протестант. Видано ли, чтобы человек любил лошадей больше, чем своего ближнего, завивал себе волосы, как язычник, занавешивал статуи кисеей, закрывал днем окна ставнями, чтобы работать при лампе? Нет, подожди, если бы это не было просто-напросто безнравственно, его следовало бы запереть в сумасшедшем доме. Посоветуйся с господином Лоро, настоятелем церкви святого Сульпиция, узнай его мнение обо всем этом, и он скажет тебе, что муж твой ведет себя не по-христиански...

— Ах, маменька, можете ли вы думать?..

— Да, думаю. Ты его любила и не замечала всего этого. Зато я прекрасно помню, как в первый год твоего замужества встретила его на Елисейских полях. Он ехал верхом, гляжу: то он пустит лошадь во весь опор, то вдруг остановится и плетется шагом. Я тогда подумала: «Сумасброд какой-то!»

— А как хорошо я сделал, — воскликнул г-н Гильом, потирая руки, — обеспечив тебе при замужестве владение имуществом отдельно от этого чудака!

Когда же Августина имела неосторожность рассказать о настоящих обидах, которые ей причинил муж, старики застыли от негодования. Очнувшись от столбняка, г-жа Гильом произнесла слово «развод», и тогда безразличный торговец тоже как бы проснулся. Возбужденный любовью к дочери и предчувствуя, какое оживление внесет судебный процесс в его однообразную жизнь, Гильом взял слово. Он сразу высказался за развод, стал обсуждать его, готов был тотчас же обратиться в суд, обещал дочери освободить ее от всяких расходов, повидаться с судьями, стряпчими, адвокатами, перевернуть небо и землю. Г-жа де Сомервье, испугавшись, отказалась от услуг отца, заявила, что не хочет разлучаться с мужем, будь она еще в десять раз несчастнее, и прекратила разговор о своей горькой участи.

Устав и от наставлений родителей, и от всех безмолвных утешительных забот, которыми оба старика тщетно пытались вознаградить ее за сердечные муки, Августина удалилась, чувствуя, что нельзя научить людей ограниченных должным образом судить о людях одаренных. Она поняла, что женщина должна скрывать от всех, даже от своих родных, те несчастья, которые так редко встречают сочувствие. Бури и страдания в горних областях высоких чувств могут быть оценены только благородными душами, живущими там. В каждой мелочи нас могут судить только люди, равные нам по своему нравственному складу.

Бедная Августина снова очутилась в холодной атмосфере своего дома, предоставленная своим тяжким размышлениям. Все занятия утратили для нее какое бы то ни было значение, раз они не могли возвратить ей сердце мужа. Посвященная в тайны пламенных душ, но не имея их способностей, она со всей силой разделяла их горести, не разделяя их наслаждений. Она чувствовала отвращение к свету, который казался ей жалким и ничтожным по сравнению с жизнью страстей. Словом, жизнь ее не удалась. Однажды вечером у нее блеснула мысль, подобно небесному лучу осветившая мрак ее страданий. Мечта пригрезилась этой чистой, добродетельной душе. Августина решила пойти к герцогине Карильяно — не для того, чтобы попросить эту женщину вернуть ей сердце мужа, но чтобы узнать, при помощи каких ухищрений она похитила его, заставить ее принять участие в матери детей ее друга, смягчить гордую светскую даму и сделать ее созидательницей своего будущего счастья в такой же степени, в какой она была виновницей ее теперешнего несчастья. И вот однажды Августина, поборов свою робость, вооружившись сверхъестественной храбростью, в два часа дня села в коляску, решив проникнуть в будуар знаменитой светской львицы, которая никогда не показывалась раньше этого часа. Г-жа де Сомервье до сих пор еще не бывала в старинных пышных особняках Сен-Жерменского предместья. Пройдя по величественным прихожим, громадным лестницам и обширным гостиным, всегда, даже и в зимние холода, уставленным цветами и украшенным с тем особым вкусом, который свойствен женщинам, рожденным в богатстве или с детства впитавшим изысканные привычки аристократии, Августина почувствовала, как ее сердце болезненно сжимается; она завидовала тайнам этого изящества, о котором прежде не имела ни малейшего представления, она была поражена великолепным убранством этого дома и поняла, почему он так привлекателен для ее мужа. Дойдя до уютных комнат герцогини, она испытала ревность и нечто вроде отчаяния: ее восхитило расположение мебели, драпировок и тканей, говорившее о сладострастной неге. Здесь самый беспорядок превращался в изысканную красоту, здесь роскошь подчеркивала какое-то презрение к богатству. Ароматы, насыщавшие чистый воздух, ласкали обоняние, не раздражая его. Каждая мелочь обстановки соответствовала виду, открывавшемуся из зеркальных окон на лужайки сада и зеленые деревья. Тут все было соблазном: расчет не чувствовался совсем. Характер хозяйки этих покоев сказывался в гостиной, где ожидала ее Августина. Бедняжка пыталась разгадать характер соперницы по разбросанным там и сям предметам, но в самом беспорядке, как и в симметрии, было нечто непроницаемое — и для простодушной Августины все это было письмом за семью печатями. Она поняла только, что герцогиня — женщина исключительная. Тогда горестные чувства охватили ее.

«Увы, художнику, быть может, и в самом деле недостаточно иметь возле себя простое любящее сердце; быть может, чтобы привести в состояние равновесия эти бурные души, необходимо соединять их с женщинами, равными им по силе? Если бы я была воспитана, как эта сирена, по крайней мере, я боролась бы с нею одинаковым оружием».

— Но ведь меня нет дома.

Хотя эта сухая и короткая фраза была тихо произнесена соседнем будуаре, Августина услышала, и сердце ее затрепетало.

— Эта дама уже здесь, — возразила горничная.

— Вы с ума сошли! Пригласите же ее войти, — сказала герцогиня; ее голос стал нежным, в нем прозвучала приветливая вежливость. По-видимому, теперь она хотела, чтобы ее слышали.