Читать книгу "Остракон и папирус - Сергей Сергеевич Суханов"

Через неделю долонка пришла к нему сама. Скинув хитон, юркнула под овчину, прижалась к горячему боку. Он удивленно покосился на нее, но промолчал. А потом навалился сверху.

Хрисонета отдавалась хозяину без притворной страсти, без показного нетерпения. Просто делала свою работу, как доила бы козу, разжигала очаг или молола полбу в ручной мельнице.

Она была благодарна Батту за то, что после Хиоса у нее появилась надежда на сносную человеческую жизнь. Пусть она рабыня в доме пирата, но теперь этот угрюмый немногословный человек — ее единственная защита и опора.

Свободная женщина может нарожать мужу детей, заботиться о нем, проявлять нежность, а у рабыни есть только один способ показать хозяину свою благодарность — добровольно впустить его в себя.

ГЛАВА 2

1

467 год до н.э. Кипр, Самос

Зима закончилась.

Сразу после Праздника цветов в конце антестериона[12] Батт с десятью подельниками отправился на Кипр. В трюме гейкосоры под несколькими слоями промасленной рогожи хранились пятьдесят мешков отборного наждачного песка.

На закате пятого дня плавания показались скалистые Крабьи острова, из-за которых вдруг вынырнула двойная вершина Марионского мыса под шапкой рыхлых облаков. Легкие пиратские керкуры держались на расстоянии, но сопровождали корабль до самого мола.

Гейкосора бросила якорь в гавани Мариона.

Утром Батт расплатился с экипажем, который сразу растворился в причальной сутолоке. До Наксоса морякам придется добираться самостоятельно, теперь их место займут кипрские пираты.

Наксосец с удивлением отметил, что на грузовой дейгме больше людей, чем товаров. Мелькали коричневые лица финикиян, чернокожие эфиопы с ритуальными шрамами на лбу скалили белоснежные зубы, эллины громко переговаривались на койнэ.

Пиратские экипажи в поисках нанимателя скучали на площади перед бараками эмпориев. Играли в кости, бражничали, задирали купцов, щипали за икры загорелых лоточниц.

Побродив со скучающим видом по площади, Батт подошел к одной из ватаг, пираты которой разговаривали друг с другом на неизвестном наксосцу диалекте ханаанского языка.

Равнодушно спросил на койнэ:

— Кто старший?

Поднялся коренастый человек.

— Ну, я...

— Как зовут?

— Джавад... А тебя?

Батт назвался. Потом коротко рассказал о деле. Узнав, что плыть до Самоса придется на гейкосоре, главарь засомневался:

— Так нас всего пятнадцать человек, надо либо еще пятерых нанимать, либо покупать рабов.

— Ничего, — отмахнулся Батт, — мы сюда с Наксоса доплыли на десяти веслах. Когда идешь под парусом, весла ни к чему... До Памфилии как-нибудь доберемся, а дальше пойдем вдоль берегов Ликии и Карии. Нам в спину будет дуть ветер с Западного Тавра.

— И что, мы этот кратер так и потащим на корабль у всех на виду? — допытывался финикиянин.

— Зачем... — усмехнулся наксосец. — Разве я похож на придурка. В храм доставим одну чашу, а заберем другую... Давай сейчас не будем обсуждать детали, вы просто должны понимать, что я все продумал... Подробнее объясню на корабле.

— Сколько заплатишь?

— Как обычно — драхму в день... Первую выплату сделаю на рейде Самоса. Когда кратер будет на корабле, дополнительно выдам на круг мину серебра. Сколько оставить себе, решай сам, это не мое дело...

— Две мины, — потребовал атаман.

Батт не стал торговаться:

— Хорошо...

Из порта наксосец направился в квартал гончаров. Выбрав мастера, который изготовлял самые большие пифосы, он заказал кратер. Попросил покрасить сосуд под медь.

Потом двинулся на лесопилку. Оговорив необходимое количество пиломатериалов, внес задаток серебром, а оставшуюся сумму обещал погасить наждачным песком.

Пока Батт занимался делами на острове, Хрисонета оставалась на пустующем корабле за хозяйку. От скуки долонка не страдала: заштопала бредень, сплела новый фал, драила все, что может блестеть. При этом наслаждаясь свободой, свежим ветром, пронзительной синевой над головой и бирюзовой морской далью до самого горизонта.

Когда до Великих Дионисий оставалось десять дней, гейкосора отправилась на север. Под загнутым рыбьим хвостом ахтерштевня на растяжке из ремней была прочно закреплена терракотовая чаша цвета красной меди.

В кильватере следовали два грузовых лемба, нагруженные балками, досками, медными гвоздями, а также плотно скатанным в рулон прямоугольным парусом.

От брызг парусину закрывала огромная бутафорская маска Диониса, сплетенная из камыша. Сваленные в кучу козлиные шкуры воды не боялись, их всегда можно просушить под весенним солнцем. Но воняли они изрядно.

Хрисонета старалась не выходить из рубки. Батт приказал ей не спускать глаз с сундука, в котором хранились деньги. Ему было некогда, он выполнял обязанности капитана, поэтому все время посвящал работе с экипажем.

Но безвылазно сидеть в тесной, обтянутой кожей палубной надстройке у долонки не получалось. Ей приходилось выливать в море помои, набирать из амфоры свежей воды, спускаться в трюм за солониной.

Каждый раз, когда она босыми ногами пробегала по полубаку, пираты жадно таращились на нее и цокали языками. От нападения их останавливал хмурый вид наксосца, который прекрасно умел читать такие взгляды. Батт понимал, что стычки не избежать.

Однажды вечером, когда до Самоса оставался день пути, сильные руки схватили Хрисонету за икры. Джавад стащил долонку по лестнице в трюм и швырнул на свернутые кольцами канаты. Она закричала, но один из пиратов закрыл ей рот рукой, а двое других прижали спиной к бухте.

Джавад уже развязывал