Читать книгу "Ведьмино кольцо - Александр Руж"

фельдшерица, худющая, как жердина, какой-то бабе в рот заглядывает, просит «а-а-а» сказать. Я спросил, где вогула Санку найти, фельдшерица меня дальше по коридору направила. Там, в конце и налево, – палата для тяжелобольных. Открыл я дверь, через порожек переступил и обмер. Лежит вогул Санка не на койке, а прямо на полу, в пижаме пепельного цвета, крестом раскинулся, а глаза под лоб заведены и уже сохнуть начали.

Ясен перец, поднял я всю больничку на уши, а минут через пять и столичник с очкариком и Липкой подгребли. Липка, оказывается, с утра успела к себе в профшколу сбегать, четыре занятия провести, а в перерыв к ней столичник подвалил, Птахой предупрежденный. Очкарик без них идти не хотел, он в Усть-Кишерти впервые, потому и получилось, что явились они позже меня.

Все натурально в ступоре, никто ни черта не понимает. Столичник первым опамятовался, развел дедукцию с индукцией:

– В случайности я не верю. Это убийство. И убили его, потому что он р-располагал сведениями, которые могли кого-то скомпрометировать.

Этнограф ручонками всплеснул, чуть очки с носа не свалились.

– О! Я этого вогула очень хорошо знаю. Неглуп, сообразительностью отличался, но какими он мог располагать сведениями? Что-то вы, Владлен Сидорович, перегнули…

За ним и Липка голосок подала, Санка ей тоже не совсем чтобы чужой был:

– Он со мной никогда никакими тайнами не делился. Я думаю, у него их и не было, с его-то простосердечием… Если это убийство, то совсем бессмысленное, ничем не обоснованное, и я…

Оборвалась, как всегда, посреди говорения. А фельдшерица уже Санку мертвого ощупала, сказала, что причин скоропостижной кончины определить с наскока не может, нужно делать вскрытие, а это уже не по ее части. Жмуриков с подозрением на насильственную смерть правилами предписывалось в Пермь отправлять, к патологоанатомам. Так и с Грошиком было, да только все одно точного заключения сделать не сумели.

Я почему про Грошика вспомнил – у Санки, когда его фельдшерица со своим помощником-санитаром из пижамы вытаскивали, на шее пятнышко темное обозначилось, на ожог похоже. Ровно такое же и у того чалдона обнаружили. Не иначе обоих одинаковым способом на тот свет спровадили.

Столичник тоже на этот фактец внимание обратил, по его взгляду ясно было. Но заострять не стал, перевел на другое:

– Кто последним входил к нему в палату?

Правильный вопрос, по существу. Стали припоминать. Птаха на доске начирикал: когда заходил сюда поутру, Санка был живехонек, больничную баланду из миски вкушал. После этого к нему санитар заглядывал, унес посуду, утку поменял, а еще минут через пятнадцать фельдшерица заявилась – о самочувствии справиться. Все утверждали, что Санка помирать не думал, на койке ерзал, спрашивал, когда же начальники придут, которым он доложиться хотел. А я, дуботряс, не спешил…

Столичник окна-двери осмотрел, походил по коридорчику, на крылечке постоял и выдал:

– Убить его мог кто угодно. Оконная рама приоткрыта. Следов на подоконнике я, правда, не наблюдаю, но под наружной стеной трава, об нее не особенно запачкаешься. К тому же что мешало преступнику снять обувь перед тем, как забраться в палату? А еще он мог элементарно войти через дверь. Она не запирается, а из смотрового кабинета и процедурной не видно, кто идет по коридору… Я прав?

Фельдшерицу иллюминаторами побуравил, она расплакалась, начала каяться, что ни разу никого в ее лекпункте не приканчивали, а ежли кто и помирал, то исключительно от неизлечимых болезней или запоздалого обращения к медицине.

Липка фельдшерицу пожалела, взялась утешать, на столичника глянула неодобрительно (еще один минус ему как ухажеру). А очкарик воротничок расправил, как будто к университетскому экзамену готовился, и прогундел:

– Относительно проникновения все очевидно, однако меня больше занимает, каким оружием он умерщвлен. Я недостаточно компетентен в данной сфере, но можете вы привести навскидку какой-либо аналог?

С аналогами у столичника не заладилось. Может, по части разных там волын он как особист и был подкован, но здесь явно не из обычного револьвера гвозданули.

Помолчали мы, и настала пора мне свою власть показать:

– Палата опечатывается вплоть до завершения следственных действий… гхы, гхы… Труп сегодня же отвезти в Пермь. Птаха, тебя назначаю ответственным, клопа тебе в онучи. Всех присутствующих в течение дня обязываю зайти ко мне и дать показания под протокол. Медперсонала это касается в первую голову. На этом все.

Вывалили мы ватагой из лечебницы. Надутые, друг на друга поглядываем с подозрением. А столичник взял и ни с того ни с сего завернул:

– Мне кажется, кто-то из вас что-то скрывает. В сложившихся обстоятельствах это может быть истолковано не в вашу пользу. Предлагаю выложить карты на стол. Так будет проще р-разобраться, что происходит в р-районе.

Вещает он, а сам, шельмец, в меня вперился и глаз не сводит – будто всю душу мне распатронил и наизнанку вывернул. А ну как и в самом деле у них в особой группе, к которой он причислен, умеют мысли читать? Телепатия, хренопатия, или как она там называется… Слыхивал я об этом, но сталкиваться не доводилось. И вот принесло помощничка…

Другие посмотрели на него, как на спятившего, ни слова не сказали и разошлись кто куда. Птаха ко мне привязался, давай карандашом по доске водить, но я его прогнал и к себе на хату пошел. Сшиб меня столичник с панталыку, требовалось наедине с собой побыть, обдумать. Я-то прежде был уверен, что подкопаться ко мне ни с какого боку невозможно. Все подчистил, все в прошлом схоронил. Была только одна вещь, которая меня выдать могла, сберег из сентиментальности, рука не поднялась выбросить. Но она так глубоко запрятана, что и черт не сыщет. Неужто у столичника еще и зрение рентгеновское, насквозь просвечивает? Да ну! Безлепица какая-то…

А все ж не отпускали меня сомнения. Знает или не знает? Наугад ляпнул или с умыслом? Поди разгадай.

Солдатка моя на сыроварню ушла, на смене будет до вечера. Оно и к лучшему, мне сейчас подглядчики ни к чему. Прошел в горенку, сел у самовара, кулаком подперся, гляжу на паутину в углу, умишком раскидываю. Как быть? Лукавый мне в ухо вдувает: а может, столичника того?.. Усопшим больше, усопшим меньше – пускай все единым чохом