Читать книгу "Доктор Аддер - Кевин Уэйн Джеттер"

струнные переборы да заунывные звуки рожка. Лиммит сгорбился в постели, прислонившись головой к стене, и провел языком по внутренней стороне зубов, что была какая-то рубчатая на ощупь. В Финиксе ему никогда не приходилось просыпаться с таким отвратительным привкусом во рту.

На другой половине койки спала Мэри. Ночью она, разметавшись, сбросила одеяло, и теперь оно комком валялось у ног Лиммита. Он наблюдал, как вздымаются и опадают кофейно-темные груди и почти черные соски. Дышала она еле слышно, как ребенок. Глаза почти не шевелились, никаких других признаков ночного кошмара тоже не было заметно. Если она и спала, то снились ей, вероятно, спокойные солнечные пейзажи, никак не связанные с резким всплеском кровавого насилия прошлой ночи. После этого всплеска, собственно, Мэри и притащила его сюда, перехватив на середине Интерфейса; Лиммит успел преодолеть это расстояние с бешено колотящимся сердцем и увидеть, как доктор Аддер исчезает за черными коваными воротами, а вокруг изуродованного трупа собирается толпа из немногословных зевак и на удивление многочисленных полицейских.

Он перекатился по койке, поближе к Мэри. Мокрое пятно в центре постели исчезло вместе с влажной прохладой ночи. Он склонился над Мэри и поцеловал ее в лоб. Ее веки затрепетали, а глаза распахнулись.

– Что это за музыка? – спросила она, окинув его спокойным ясным взглядом.

– Воццек, – ответил он, снова прислонившись к стене. – Опера Альбана Берга.

Он знал ответ, поскольку слушал ее на одной из записей своей небольшой коллекции – там были сплошь немецкие оперы. Лиммит оставил их в Финиксе вместе с книжками в мягких обложках. Пленки принадлежали его отцу и были единственным материальным свидетельством существования этого человека, загадочного, но вполне реального. Теперь, впрочем, появилось и другое доказательство: черный чемоданчик, который Лиммит засунул под койку.

«Ein guter Mensch, – звенела ария гауптмана в его голове, – der sein gutes Gewissen hat, tut alles langsam…»[2] Мэри обняла его руками за талию и, не обращая внимания на неуместные возгласы из приемника, сказала:

– Как хорошо, что ты снова со мной.

Она улыбнулась, с притворной скромностью отворачиваясь от него, словно сочла его поведение маленькой глупой изменой. «Совсем как в первый раз, – уязвленно подумал Лиммит, – несколько лет назад». Сердце его сжалось от старой раны. Есть ли, в конце концов, в арсенале у Мэри хотя бы один жест, одно слово, одна улыбка, которым не под силу вот так запросто пробивать всю его оборону?

Мать Лиммита умерла на Яйцеферме Финикс, когда ему было десять лет. Он не питал к ней никаких особых чувств, находя единственно интересной связь через нее с образом отца, который ему помнился значительно лучше. Пристрастившись к алкоголю и впав в депрессию, она старалась не выдавать Лиммиту подробности о своих отношениях с Лестером Гэссом, а лишь повторяла раз за разом, какой Гэсс был ублюдок, что бросил жену с пятилетним сыном на ранчо, одном из множества активов, принадлежавших ему полностью или частично. В памяти Лиммита ярко запечатлелось лицо отца и его глаза, глядящие на него сверху из кабины вертолета, который уносил Гэсса вдаль под аризонским солнцем.

После кончины матери о юном Лиммите никто особенно не заботился. Он прибился к Р. Ч. Катбертсону, безобидному старикану, рулившему в то время корпоративным борделем. Катбертсон был единственным другом покойной матери на ранчо, снабжал ее выпивкой и выслушивал жалобы, а та в благодарность ему иногда дрочила. Когда Лиммит подрос и у него начались проблемы с поведением в корпоративной школе, Катбертстон, подобно мудрому старому дядюшке, познакомил его с содержимым бордельной аптечки.

«Кру-у-у-уто», – грызя гранит науки, говорил себе юный Лиммит. Все в этом мире стало легко и понятно. В школе, по существу, учили немногим большему, нежели ручку держать, занимая учащихся до того времени, пока те подрастут и смогут работать на ранчо. Преподаватели ценили покладистую натуру новичка Лиммита, хотя он, отвечая на вопросы, частенько запинался и мямлил какую-то ерунду. Лиммит же был очень доволен изоляцией от сверстников, с которыми он и так не находил общего языка (не считая постоянно увивавшейся за ним Джоан), всегда ощущая барьер между ними и собой, воздвигнутый отчасти на фундаменте его собственных смешанных чувств к отцу; в школе ему было тепло и уютно, и он рассеянно повторял про себя: «Да валите вы все на хер».

В восемнадцать, после выпуска, Лиммит обнаружил, что по некой причине, окутанный личными уютными миазмами, запамятовал подать совершенно формальное заявление об отказе от воинского учета[3]. Когда пришла повестка, он умело загрузил в свой рюкзак запас излюбленных транквилизаторов из бордельной аптечки, которого, по расчетам, должно было хватить на три года в армии. Как только его, вместе с тремя другими добровольцами из выпускного класса ранчо, выгрузили с подножки автобуса на въезде в учебку близ Солт-Лейк-Сити, припасы эти были у Лиммита безжалостно конфискованы.

После тренировочного центра Лиммита забросило в Северную Армию Среднего Запада, возглавляемую генералом Абрахамом Романцей. Большую часть времени обязанности Лиммита сводились к перетаскиванию по тихим аграрным ландшафтам Огайо и соседних штатов здоровенной металлической дрыны, утыканной различными оптическими устройствами. Самого генерала Романцу никто вживую не видел. В один из моментов воинской карьеры юный Лиммит прочел на стене полевого туалета, что генерал все время торчит в ставке, развращает молодых медсестер и с наслаждением отклоняет все поступающие к нему просьбы о переводе в другое подразделение. Лиммит счел эту информацию достоверной.

Фронт Освобождения Среднего Запада под командованием грозной Анны Манфред пребывал тогда почти в зените славы, десятками тонн взрывая автоматические фермы и оставляя гнить в полях целые квадратные мили генетически модифицированного на созревание за два месяца урожая зерновых. Единственными свидетелями этого процесса были тлеющие фрагменты исполинских комбайнов, на которых лежала вся ответственность за сельское хозяйство, от посева до молотьбы. Северная Армия Среднего Запада, в рядах коей подвизался Лиммит, неповоротливо таскалась по полям, медленно и методично прочесывая местность в поисках революционных банд.

Как оказалось, чрезмерно методично: один из лейтенантов Анны Манфред догадался, что псевдослучайный режим перемещений противника в действительности следует простой математической прогрессии, полуспирали, построенной на простых числах. Стоило им выявить эту закономерность (к слову, запрограммированную крутой армейской системой стратегического моделирования генерала Романцы), и все дальнейшие передвижения Северной Армии Среднего Запада удалось легко предугадать. Указанное обстоятельство немало подсобило ФОСЗ в организации засады миль за восемьдесят от Кливленда, о которой военные впоследствии вспоминали с ужасом.

Бóльшая часть солдат погибла сразу же, под перекрестным огнем. Юный Лиммит и его напарник по ракетометному расчету, капрал по кличке Отброс, не