Читать книгу "Дядя самых честных правил 6 - Александр Горбов"

тебе жизнь.

— Твои спутники не пострадают, если ты выйти добровольно!

Я поднялся с земли на колени, прячась за густой хвоей. «Огнебой» и шпага потерялись во время полёта, но Нервный принц будто прикипел к ладони, не желая валяться без дела. Middle wand задрожал в знак сделанного «вдоха».

Нет, Знаки сейчас не помогут — некогда изображать сложные фигуры. Придётся воспользоваться вторым приёмом, подсмотренным у профессуры в Сорбонне. Я шевельнул пальцами, заставляя Нервного принца стравливать на конце толстую нить эфира.

— Вы негодяи, судари! — раздался голос Кижа, а следом хлопнула дверца экипажа.

Мне не было видно мертвеца за дормезом, и совершенно неясно, чего он добивается. Зато я чётко видел, как повернулись к нему цверги. Дворянчик направил на него пистоль и прищурил левый глаз. А голштинец, держащийся немного позади, усмехнулся, но заклинание берёг для встречи со мной.

— Вы бесчестны, судари, — Киж сделал несколько шагов к ним навстречу. — Вы чуть не убили посторонних людей ради собственной прихоти.

— Мы голштинские дворяне, — усмехнулся цверг, — а ты есть глюпый руссиш варвар.

Он показал зубы и спустил курок.

Грянул пороховой выстрел. Киж покачнулся, получив свинцовую пулю в грудь. Облако дыма скрыло стрелка, а заодно и мага. Я не стал дожидаться лучшего случая и рванул вперёд.

— Сам глупый.

Киж одним прыжком преодолел расстояние до цверга, схватил за ногу и сдёрнул с лошади. Ударил ладонью дворянчика в лицо, а затем схватил за голову и одним движением сломал шею.

— Ненавижу голштинцев.

— Du Arschloch!

Маг, с искажённым от гнева лицом, швырнул в Кижа подготовленное заклятье. Не «молот», конечно, но мертвеца просто разорвало бы на части.

Вот тут-то мы с Нервным принцем и сказали своё слово. Я взмахнул middle wand’ом, и длинная эфирная нить послушно ударила плетью. Прямо в летящее заклятье, разрубая тонкое плетение на части.

Грохнуло знатно. Киж ласточкой полетел в одну сторону, труп цверга в другую, механического коня порвало на две половинки, так что раскалённый металл брызнул на пару метров.

— Du Arsch mit Ohren!

Маг смотрел на меня белыми от гнева глазами. А я пытался стравить из Нервного принца ещё хоть чуть-чуть эфирной нити, взамен использованной. Но не успел.

— Stirb!

Огненный всполох сорвался с пальцев голштинца. Расстояние было слишком мало, чтобы увернуться, и заклятье врезалось в меня ярким росчерком. Ударило в грудь, сожгло одежду и натолкнулось на маленький холщовый мешочек. Тот самый, что мне выдал Лукиан до отъезда.

* * *

Не знаю, как называется это заклятье. «Щит праха»? «Доспехи мертвеца»? Или вовсе «Горсть могильной земли»? Да неважно! Вокруг меня поднялся серый вихрь из крошечных серых частичек. Гудя роем диких пчёл, он сожрал всполох. А затем ударил обидчика в ответ. Тупой силой выбил цверга из седла и прокатил по дороге до самой обочины.

Я коснулся пальцами мешочка на шее и ощутил только невесомый пепел от сгоревшей ткани. Действие защиты кончилось. А недобитый голштинец, сплёвывая в пыль кровавую слюну, поднимался с земли.

Надо было ударить его, пока он не встал. Послать в него самый простой Знак из Нервного принца, или подбежать и придушить руками, или кинуть хоть камнем. Но я точно знал — ничего из этого мне не требуется.

Рядом со мной снова стоял Анубис. Нет, не так. Я и есть Анубис. Одновременно и Костя Урусов, и мёртвый Талант в образе шакала, и ещё кое-кто третий, кого я прятал в себе долгие годы. Я был ими всеми одновременно, и в то же время чем-то большим. Сросшимся сиамским близнецом, странным кентавром из человека и шакала на службе у Смерти. И я знал, в чём состоит моя работа.

— Умри.

Я протянул руку в сторону голштинца. Не надо было ни творить заклятье, ни создавать Знаки. Всего лишь пожелать! И с моих пальцев сорвалась тонкая стрела из праха.

Остриё воткнулось в глаз цверга. Он удивлённо открыл рот, моргнул другим глазом и упал обратно в пыль, уже мёртвый.

— Долго вы раскачивались, Константин Платонович. — Киж подошёл ко мне, потирая грудь. — Я думал он меня сейчас размажет, сволочь.

— Зачем под пулю полез?

Мертвец пожал плечами.

— Дырка зарастёт, только крепче буду. Зато отвлёк их от вас и Тани в дормезе. Ей совсем дурно, даже чувств лишилась.

— Ёшки-матрёшки! Сразу об этом сказать не мог?

Я кинулся к экипажу, чтобы помочь девушке. А Киж остался разбираться с покойниками и с помощью Ермолайки выводить экипаж на дорогу.

* * *

Дорога до Злобино показалась мне вечностью. Таня почти не приходила в сознание: девушку то била лихорадка, то накрывал жар. Мы с Кижом по очереди дежурили около неё, меняя компрессы и поя из ложечки. Меня, после возвращения Таланта, тоже знобило и всё время клонило в сон, так что приходилось постоянно встряхиваться и бодриться.

— Константин Платонович, про лекаря из дворца, — уже ночью вспомнил Киж.

— Угу?

— Нашёл я его.

— Допросил?

— Допрашивать его вам следовало или этому, монаху нашему. Мёртвый лекарь уже был, натуральный покойничек. Кто-то его придушил по-тихому и в саду около дворца в кустах положил.

Мне оставалось только вздохнуть. Жаль, очень жаль. Теперь уже не узнать, кто отдал приказ убить императрицу. Сам Пётр Фёдорович или кто-то из его приближённых? Шуваловы? Хотя нет, эти вряд ли: они были в фаворе при Елизавете. Нет, никак теперь не дознаться.

Остаток дороги мы проделали почти молча. Ермолайка, умница и большой молодец, гнал без остановки всю ночь и к утру домчал нас до Злобино. Я надеялся, что Тане поможет Марья Алексевна, но её-то как раз в усадьбе и не оказалось.

— Так и не приезжала, — сказала Настасья Филипповна, хлопоча вокруг Тани, — по всему, в Муроме задержалась.

— Надо послать за ней,— решил я. — Вот Дмитрия Ивановича и отправим, ему туда-обратно смотаться не проблема.

— Сейчас велю лошадь ему оседлать.

— Не надо никуда ехать.

Голос Лукиана, внезапно появившегося у постели Тани, прозвучал тихим шуршанием.

— Ей сейчас помогать надо, через пару часов поздно будет.

Монах пристально посмотрел на меня и вкрадчиво спросил:

— Что, отрок, принимал ли ты когда-нибудь роды Таланта? Нет? А придётся.

Глава 8

Ручей

Лукиан осмотрел Таню как настоящий лекарь. Пощупал пульс, послушал дыхание, заглянул под веки. При этом напустил на себя