Читать книгу "Непокоренная Березина - Александр Иванович Одинцов"

с пояса ремень — и в руки ей: «Спускайся, Наденька, я тебя поддержу». «Хорошо, — говорит, — Феденька. Только покрепче держи». А я, медведина, вместе с охапкой сена вслед загремел. И прямо на шею к ней. Ухватился, глянул в лицо и вижу в глазах ее такое…

— А что? Что именно? — раздались нетерпеливые голоса.

— Известно, что в девичьих глазах. Любовь!

— Еще какая, — подтвердил кто-то. — Видел я глаза твои, когда в самолете раздался сигнал «пошел»!

Все захохотали. Рассказчик сконфуженно умолк. Но в ту же минуту заговорил второй:

— Нет, что ни говори, а сигать с парашютом трудно, особенно в темное время. Я когда провалился в тартарары, признаюсь, обмер. Душа куда-то в пятки скользнула. А жизнь, ну, как есть вся вспомнилась: и как в речке раков ловил, и как гусей пас, и как ходил на вечеринки, влюблялся, женился…

— Это сколько же ты к земле летел?

— Да разве вспоминалось порознь? Оно, брат, как-то вдруг все в один клубок свернулось и враз размоталось. Но самое потешное впереди. Не перебивай ты. Подлетаю я к земле и думаю: «Вот сейчас грохнусь — и останется от меня мокрое место». И точно. Оглянулся, гляжу, а подо мной оно — это мокрое место. Черт возьми, — думаю, — я эту мокреть образовал или она тут сама была? И вообще вроде бы многовато для моих личных возможностей. Попробовал воду на вкус и просиял: «Мать моя! Да я же попал в дождевую лужу!»

— Понятно! — воскликнул все тот же оппонент. — Мы на том историческом месте, Федя, памятную доску поставим: «Здесь сел в лужу десантник Федор-десятый».

Опять взрыв хохота. И вдруг разговор сам собой утих. Можно было идти на чай. Но тут подбежал посыльный от начальника штаба.

— Друзья, командира не видали? Да вот же он… Товарищ командир! Прибыли вызванные вами командиры: старший лейтенант Сорока, капитан Вацлавский, старший лейтенант Бухов. — И добавил: — Еще девушка! Очень красивая, при орденах.

— Ну что ж… Пойдем знакомиться, комиссар.

— Надо. Тем более с красивой девушкой.

На лесной поляне у костра собрались прибывшие на совещание командиры отрядов и групп. Капитан Алексеев доложил Спрогису, что командиры отрядов — капитаны Наумович и Алисейчик прибыть на совещание из-за боевой обстановки смогут лишь через неделю. Было решено вызвать их и поставить им задачу отдельно.

Старший лейтенант Сорока

Внешне все они были разные, совершенно не похожие один на другого. Но нечто неуловимое сближало, роднило их. Огнивцев наблюдал за ними исподволь, внутренним взором профессионального разведчика, стремясь найти характерные индивидуальные черты в каждом.

Хорошо, когда знаешь человека. Ты встречаешься с ним, как с товарищем, которому всегда рад, и веришь, что эта встреча не принесет тебе неприятности. Ну а когда не знаешь?.. Приходится осматривать человека с ног до головы, заглядывать ему в глаза, а чаще всего в его душу. На все обращаешь внимание; и на внешний вид, и на манеру поведения, и даже на маленькие, еле уловимые черты и детали.

Одним из тех, кто первым привлек внимание комиссара, был старший лейтенант Григорий Сорока. Огнивцев отметил про себя, что Артур Карлович уже знал Сороку. Позже он рассказывал, что впервые встретился с ним в тяжелом сорок первом где-то на опушке леса под Смоленском. Тогда особоуполномоченному военного совета Западного фронта майору Спрогису, занятому формированием групп разведчиков и диверсантов для работы в тылу врага, нужен был смелый и волевой командир. Ему нашли и представили такого в лице Григория Яковлевича.

«Где воевали»? — спросил Спрогис.

«Топал от самой границы из-под Бреста. В боях под городом Лида был ранен и контужен. Товарищи помогли добраться до Смоленска…»

«Специальность?»

«Сапер, подрывник. Окончил полковую школу в инженерных войсках Московского военного округа до войны».

«Прекрасно. Такие люди нам как раз и нужны».

«Разрешите узнать, товарищ майор, кому, куда?»

«Играть в бирюльки не будем. Говорю сразу. Группа в составе двадцати пяти человек засылается в тыл врага. Вас сватаем на должность заместителя командира этой группы. Согласны?»

Сорока дал согласие и с того дня стал фронтовым разведчиком. По словам Спрогиса, Сороке везло. Много раз пересекал он линию фронта, не единожды попадал в тяжелые положения, но всегда благополучно выходил из них.

Огнивцев сейчас изучающе посматривал на этого «везучего» человека, оседлавшего пенек на лесной поляне и сидевшего на нем полусогнувшись, печально скрестив на коленях руки, и не хотел верить высоким оценкам Спрогиса. Перед ним был угрюмый, с тяжелыми складками на переносице, одетый в защитного цвета фуфайку и брюки человек, в глазах которого светилось столько горя и страданий, что, казалось, на одного человека их больше, чем достаточно. Чудилось, будто в нем отразилась вся боль, все страдания Родины. Вместе с тем в его глазах полыхала лютая, неуемная ненависть к тем, кто принес на эту мирную, в зелени берез и сосен, землю огонь, смерть и разрушения.

Представляясь командиру и комиссару, Григорий Сорока говорил тихо, отрешенно, будто не особенно верил, что все, про что он рассказывает, кому-то нужно и интересно.

— Родился я в семнадцатому году в Донбассе, на руднике Тошковка в семье рабочего. По окончании семилетки закончил горнопромышленное училище и до призыва в армию работал на шахте электрослесарем. Службу начал на севере, а затем был переведен в Московский военный округ заместителем командира взвода полковой школы в инженерном полку. Ну а в мае сорок первого направили в Белорусский Особый военный округ, под Брест. Тут и принял боевое крещение…

Григорий Яковлевич, как бы сокрушаясь, будто последующее, о чем он расскажет, в чем-то винит его, почесал за ухом под высокой из черной смушки кубанкой, на которой поблескивала маленькая звездочка, продолжал, понизив голос:

— Под городом Лида задела меня вражеская пуля, одновременно тяжело контузило. Товарищ, с которым мы воевали, с риском для себя вынес меня с поля боя и посадил в эвакопоезд. Так я доехал до Смоленска. Вскоре с помощью врачей очухался и попал вот под ваше начало, товарищи командир и комиссар. Вот и вся моя военная автобиография.

— Нет, не вся, дорогой, — возразил Спрогис. — Под Смоленском сколько раз ходил в тыл противника?

— Два.

— Под Москвой?

— Пять.

— А выброска с парашютами в Дорогобужский район под Смоленском, по-твоему, не считается?

— Так то ж опять под Смоленском в сорок втором году, когда уже наши дали по мозгам фашисту под Москвой.

— Вот и расскажи, что вы там делали, на земле Дорогобужской. Не свататься же вас туда посылали, наверное, на ответственное дело?

— Да, задание выпало трудное. Нашей небольшой группе приказали взорвать в