Читать книгу "На игле - Ирвин Уэлш"

— С Новым годом, Стив. Я на Кингс-Кросс. Через десять минут сажусь на эдинбургский поезд. Сможешь встретить меня на вокзале в десять сорок пять?

— Чёрт возьми! Ты шутишь?… Бляхомуха! Я буду там ровно в десять сорок пять. Как штык. Вот это Новый год. Стелла… то, что я говорил тебе вчера вечером… знаешь, всё это очень серьёзно…

— Это хорошо, потому что мне кажется, что я тебя люблю… я всё время думала о тебе…

Стиви чуть не захлебнулся. На глаза навернулись слёзы. Одна из них сорвалась и покатилась по щеке.

— Стив… ты в порядке? — спросила она.

— Как никогда, Стелла. Я люблю тебя. Я не вру, без балды.

— Чёрт… деньги кончаются. Не мучай меня, Стив, мне не до шуток, чёрт возьми… Увидимся без четверти одиннадцать… Я люблю тебя…

— Я люблю тебя! Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! — Ещё один «бип», и линия разъединилась.

Стиви держал трубку с такой нежностью, будто она была частью её самой. Потом повесил её и сходил в туалет. Он ещё никогда не был так счастлив. Зловонная моча плескалась на дне унитаза, а Стиви переполняли сладкие мысли. Им овладела жгучая любовь ко всему миру. Наступил Новый год. Как в старые добрые времена. Он любил всех, а особенно Стеллу и своих друзей на вечеринке. Своих товарищей. Простодушных бунтарей: соль земли. Несмотря ни на что, он любил даже джамбо. Они тоже были хорошими людьми и просто болели за свою команду. В этом году он пригласит многих из них к себе в гости, независимо от исхода игры. Стиви будет водить Стеллу на вечерины по всему городу. Это будет великолепно. Футбольные разногласия — глупость, несусветная чушь; они мешают объединению рабочего класса и обеспечивают безраздельную гегемонию буржуазии. Стиви всё это хорошо для себя уяснил.

Он вернулся в комнату и поставил песню «Проклеймерсов» «Солнце над Лейтом». Ему хотелось отметить тот факт, что, куда бы он ни уезжал, этот город навсегда останется его родиной, а эти люди — его друзьями. Кое-кто начал было возмущаться. Но свистки, раздавшиеся после того, как Стиви снял предыдущую пластинку, сразу же утихли, когда все увидели, что он сияет от счастья. Он изо всей силы хлопал по спине Томми, Рентса и Попрошайку, громко пел и танцевал с Келли, не заморачиваясь по поводу того, как окружающие восприняли его внезапное преображение.

— Молодец, что вернулся к нам, — сказал ему Гев.

В течение всего матча он был в приподнятом настроении, тогда как остальные заметно приуныли. Он снова отдалился от своих друзей. Вначале он не мог разделить их счастья, а теперь не мог понять их отчаяния. «Хибсы» проигрывали «Сердцам». Обе команды создали ничтожное количество голевых ситуаций. Это был какой-то детский сад, но «Сердца», по крайней мере, провели несколько успешных атак. Дохлый схватился за голову. Франко злобно поглядывал на болельщиков «Сердец», плясавших на другом конце поля. Рентс кричал: «Тренера на мыло!» Томми и Шон спорили об оборонительных просчётах, пытаясь найти виноватого в том, что забили гол. Гев обвинял судью в масонских симпатиях, а Доузи оплакивал прошлые неудачи «Хибсов». Картошка (торчок) удолбался, а Второй Призёр («синяк») ужрался до потери пульса. Они остались на флэту, их билеты годились разве что на корм тараканам. Но для Стиви всё это не имело сейчас никакого значения. Он был влюблён.

После матча он попрощался со всеми и отправился на вокзал встречать Стеллу. Основная масса болельщиков «Сердец» двинулась в ту же сторону. Стиви успел забыть об этой тяжёлой энергетике. Один парень крикнул ему что-то в лицо. «Эти суки выиграли четыре-ноль, — подумал он. — Чего они, падлы, хотят? Крови?»

По пути на вокзал он проглотил несколько плоских насмешек. «Могли б придумать чего-нибудь поумней, чем „ирландский ублюдок“ или „конченый фений“, — подумал он. Один „герой“, подстрекаемый лающими друзьями, попытался поставить ему сзади подножку. Ему пришлось снять шарф. Какой дурак об этом узнает? Он теперь лондонский парень, и какое отношение имеет всё это дерьмо к его теперешней жизни? Ему даже не хотелось отвечать на собственный вопрос.

В вестибюле вокзала к нему подошла группа парней.

— Ирландский ублюдок! — крикнул один пацан.

— Вы ошиблись, ребята. Я болею за «Боруссию-Мюнхенгладбах».

Он почувствовал удар в челюсть и вкус крови на губах. Они пнули его пару раз ногами и пошли прочь.

— С Новым годом, ребята! Любви и мира вам, братья джамбо! — посмеялся он над ними, закусив свою солёную разбитую губу.

— Он ещё выёбывается, — сказал один из них. Стиви показалось, что они сейчас вернутся, но они переключились на какую-то азиатку с двумя маленькими детьми:

— Ебучая пакистанская шлюха!

— Вали на хуй в свою страну!

Вскоре это стадо обезьян покинуло здание вокзала.

— Какие обаятельные и чуткие молодые люди! — сказал Стиви женщине, которая смотрела на него, как кролик на ласку. Она видела перед собой ещё одного белого парня с плохой дикцией, кровоточащей губой и перегаром изо рта. И прежде всего, она видела ещё один футбольный шарф, наподобие тех, какие носили её обидчики. Разница в цвете не имела для неё значения, и она была права, осознал Стиви с беспощадной грустью. Вполне возможно, парни в зелёных шарфах тоже наезжали на неё. Говнюков хватает везде.

Поезд опоздал всего лишь на двадцать минут, то есть, по меркам британской железной дороги, прибыл практически вовремя. Стиви гадал о том, приехала ли она. Его мучила паранойя. Страх накатывал волнами. Ставка была слишком высока. Высока, как никогда. Он не видел её, не мог даже мысленно представить её. И вдруг она появилась словно бы из ниоткуда, совсем не такая, как он думал, более реальная и даже ещё красивее. Они обменялись улыбками, взволнованными взглядами. Он пробежал разделявшее их короткое расстояние и обнял её. Они слились в долгом поцелуе. А когда разомкнули губы, то увидели, что перрон опустел, а поезд давным-давно уехал в Данди.

Базара нет

Из соседней комнаты донёсся леденящий душу вопль. Дохлый, развалившийся рядом со мной на подоконнике, навострил уши, как собака, услышавшая свист. Я вздрогнул. Этот крик пронимал меня насквозь.

Лесли с криком вбежала в комнату. Это было ужасно. Я хотел, чтобы она замолчала. Нет. Я не мог с ней справиться. Никто не мог. Уже не мог. Больше всего на свете я хотел, чтобы она перестала вопить.

— Девочка умерла… умерла… Доун…о господи… боже ж ты мой, — всё, что я мог разобрать в этом бессвязном лепете. Она рухнула на потёртый диванчик. Мой взгляд приковало коричневое пятно на стене прямо над ней. Что это, блядь, такое? Откуда оно взялось?

Дохлый вскочил на ноги. Глаза у него были выпучены, как у лягушки. Он всегда напоминал мне лягушку. Сидит-сидит, а потом — гоп, вскочил и попрыгал. Он посмотрел сначала на Лесли, а потом прошмыгнул в спальню. Метти с Картошкой озирались кругом, ни во что не врубаясь, но даже сквозь наркотический туман они понимали, что произошло что-то очень скверное. Я тоже понимал. Сука, я так и знал. Я сказал то, что говорю всегда, когда происходит что-то скверное.