Читать книгу "Отмененный проект - Майкл Льюис"

с Дэнни вернулись в Иерусалим. Там Дэнни нашел своего второго близкого друга, мальчика английского происхождения по имени Ариэль Гинзберг.

В Тель-Авиве жили бедно, а в Иерусалиме еще беднее. Мало у кого был фотоаппарат, или телефон, или даже дверной звонок. Если вы хотели увидеть друга, нужно было идти к нему домой и стучать в дверь или свистеть. Дэнни приходил к дому Ариэля и свистел, Ариэль спускался к нему, и они направлялись в ИМКА[12] плавать и играть в пинг-понг. Дэнни казалось, что все просто замечательно, Гинзберг напоминал ему Филеаса Фогга. «Дэнни был другой, – вспоминает Гинзберг, – и держался обособленно. Я был его единственным другом».

За несколько лет после войны за независимость еврейское население того государства, что теперь называется Израиль, удвоилось – с 600 000 до 1,2 миллиона. У еврея, только что приехавшего в страну, не было другого места на земле для столь легкой и поддерживаемой государством ассимиляции с местным населением.

Дэнни в глубине души не ассимилировался. Люди, к которым он тяготел, чаще были рождены в Израиле, чем иммигрировали. Но сам себе он не казался израильтянином. Как и многие израильские мальчики и девочки, он вступил в скауты, потом бросил их, когда они с Ариэлем решили, что группа – это не для них. Хотя он выучил иврит с невероятной скоростью, дома он и его мать говорили по-французски, часто на повышенных тонах. «Он не был счастлив в семье, – говорит Гинзберг. – Его мать была суровой женщиной. Его сестра при первой возможности стала жить самостоятельно». Дэнни не принял новую расфасованную идентичность, которую ему предложил Израиль, а стал создавать собственную.

Идентичность, которую сложно определить. Потому что Дэнни затруднялся с самоопределением. Так, он, похоже, не проявлял особенного интереса к выбору места жительства. К своим увлечениям он относился как к временным и его не связывающим. Рут Гинзберг, с которой тогда встречался и на которой позднее женился близкий друг Дэнни, говорит: «Дэнни очень рано решил, что не намерен брать на себя обязательств. У меня было ощущение, что он рационализирует свою неукорененность. Он хотел быть человеком, который не нуждается в корнях. Чтобы смотреть на жизнь как на череду совпадений – это произошло таким-то образом, но могло случиться и иначе. Вы просто делаете то, что можете, в данных вам обстоятельствах».

Отсутствие у Дэнни потребности принадлежать месту или группе было особенно заметно среди людей, жаждущих земли и народа. «Я приехал в 1948 году, и я хотел быть как они, – вспоминал Йешу Колодны, профессор геологии в Еврейском университете, ровесник Дэнни, чья семья была уничтожена во время холокоста. – Это значит, что я хотел носить сандалии и шорты и знать имя каждой чертовой вади (долины) или горы, а больше всего я хотел потерять мой русский акцент. Мне было немного стыдно за свою историю. Я приехал сюда, чтобы поклониться героям моего народа. Дэнни смотрел на эту землю свысока, он не чувствовал ее своей».

Дэнни был эмигрантом в том же смысле, что и, к примеру, Владимир Набоков. Эмигрант, который сохраняет дистанцию. Свою манеру поведения. И отстраненный взгляд на местных жителей. В возрасте пятнадцати лет он прошел профессиональный тест, который определил его как будущего психолога. Неудивительно[13]. Он всегда чувствовал, что станет кем-то вроде профессора, а вопросы о человеческом поведении интересовали его больше всего.

«Психология – это способ заниматься философией, – говорит он. – Понять мир через осознание, почему люди, особенно я, видим мир таким, каким мы его видим. Вопрос о том, существует ли Бог, оставил меня равнодушным. Зато вопрос, почему люди верят в Бога, показался очень увлекательным. Мне неинтересны понятия «правильно» и «неправильно». Но мне интересно негодование. Вот что такое психолог!»

Большинство израильтян после окончания средней школы призывали в армию. Дэнни, определенному в разряд интеллектуально одаренных юношей, разрешили перейти сразу в университет для соискания степени в области психологии. Сделать это было затруднительно, потому что единственный кампус находился на арабской территории, а планы университета на создание факультета психологии были расстреляны в арабской засаде.

И вот осенним утром 1951 года семнадцатилетний Дэнни Канеман сидит на уроке математики в Иерусалимском монастыре – одном из нескольких временных домов для Еврейского университета. Большинство студентов пришли сюда после трех лет в армии, и многие из них участвовали в сражениях.

Следующие три года Дэнни, по сути, учил себя тому, чего ему не могли дать преподаватели. «Мне нравилась преподаватель статистики, – вспоминал Дэнни. – Правда, она не знала предмет, и мне приходилось изучать его по книгам». Его профессора были не командой специалистов, а, скорее, коллекцией характеров, как правило, из числа европейских эмигрантов, которые захотели жить в Израиле. «В основном все было организовано вокруг харизматических учителей, людей, которые имели биографии, а не просто учебный план, – вспоминал Авишай Маргалит, который уедет из Еврейского университета и станет профессором философии в Стэнфорде. – Они прожили большую жизнь».

Самым ярким из них был Йешаягу Лейбович – его Дэнни боготворил. Лейбович приехал в Палестину из Германии через Швейцарию в 1930-х годах с учеными степенями в медицине, химии, философии и, по слухам, еще в нескольких других областях. При этом он так и не смог получить водительские права, хотя семь раз пытался. «Вы бы видели, как он ходил по улицам, – вспоминает одна из его бывших студенток, Майя Бар-Хиллел. – Штаны задирались едва ли не под шею, у него были сутулые плечи и гигантский подбородок. Он разговаривал сам с собой и размахивал руками. Но его разум привлекал молодежь со всех уголков страны».

Что бы Лейбович ни преподавал – а казалось, нет такого предмета в университете, которому он не смог бы учить, – он никогда не упускал возможности превратить урок в шоу. «Конечно, я учился у него тому, что называлось биохимией, но это было в основном про жизнь, – вспоминает еще один студент. – Большая часть занятий посвящалась объяснению, какой идиот Бен-Гурион». Речь шла о Давиде Бен-Гурионе, первом премьер-министре Израиля.

Одной из любимых историй Лейбовича была про осла на равном расстоянии от двух вязанок сена. Осел не может решить, какой пучок сена ближе к нему, и умирает от голода. По словам Лейбовича, какое бы решение осел ни принял, в какую из сторон ни пошел бы, он пришел бы к сену и съел его. А вот когда решения принимаются людьми, то они становятся гораздо более сложными. И добавлял: «Что происходит со страной, когда осел принимает решения, которые должны делать люди, вы можете ежедневно узнавать из газет». Его класс всегда был полон.